Джузеппе Гарибальди

Мрачный и решительный, Мадзини не отступает. Эмигранты произносят его имя с глубокой почтительностью. Он — учитель, он знает и видит судьбу Италии. Ему слепо верят.

Но изгнание предрасполагает к волюнтаризму, принимающему желаемое за действительное.

Когда Гарибальди высадился в Марселе, он встретил там своих друзей-итальянцев; ему рассказали, соблюдая осторожность, так как полиция была начеку, о «Джовине Италия».

Гарибальди был в то время помощником капитана на бригантине «Клоринда», которой командовал капитан Клари.

Был март 1833 года. Гарибальди двадцать шесть лет, он снова должен был уйти в плавание — к Черному морю.

«Клоринда» приняла на борт необычную группу пассажиров; ею руководил тридцатичетырех летний Эмиль Барро. Сен-симонист, один из тех, кого «Новое христианство» обратило в свою веру, он стремится к братству людей, хочет основать новую религию, которая примирила бы свободу нравов с идеей равенства. Он и его спутники — живое свидетельство кризиса традиционного общества, напуганного революцией и начинающейся индустриализацией. Они — сторонники ненасилия.

Изгнанные из Франции, они хотят основать колонию свободных людей. Они спокойны, счастливы.

Гарибальди околдован Барро, его красноречием и новыми теориями:

«…Апостол доказал мне, что человек, который, став космополитом, считает своей родиной человечество и готов предложить свою шпагу и жизнь любому народу, борющемуся против тирании, — больше, чем солдат — это — герой».

Так сен-симонистская система помешала Гарибальди замкнуться в кругу национальных проблем и страстей. Он будет патриотом, но также — и что может быть естественнее для человека, связанного с морем и путешествиями, с различными культурами? — космополитом.

Барро, перед тем как сойти на берег, подарил Гарибальди свой собственный экземпляр «Нового христианства» Сен-Симона. Гарибальди не расстанется с ним до конца своей жизни, полной превратностей и скитаний.

Прошло несколько недель. Гарибальди высадился в Марселе. Итальянское землячество в это время жило слухами о репрессиях, развернувшихся в Пьемонте. Некоторым эмигрантам удалось переправиться через Вар. Они рассказывали о казнях и приговорах. Шептались о том, что «Джовине Италия» все-таки готовила восстание, которое непременно должно было удаться. Добавляли, что Мадзини в Марселе, конечно, нелегально. Но Гарибальди решил сделать все возможное, чтобы с ним встретиться. Тогда он сможет начать действовать. Один из эмигрантов, Кови, согласился быть посредником. Гарибальди доверяли. Итак, Кови привел его к Мадзини.

Для Мадзини, интеллигента, склонного к созерцанию, действие было связано прежде всего со словом и мыслью. Он строил планы, намечал перспективы.

Должно быть, он увидел в Гарибальди моряка, не сведущего в истории и политике, но горевшего желанием бороться. Он хотел стать членом «Джовине Италия», произнеся слова ритуала: «Я навлеку на себя гнев Господа, презрение людей и отверженность клятвопреступника, если нарушу, в большом или малом, мою клятву».

Какое чувство вызвал у Гарибальди человек, окруженный ореолом тайны и почитанием участников заговора? Он почти ничего не говорит об этой встрече. Видимо, его удивила холодность лидера «Джовине Италия».

По всей вероятности, между этими людьми не возникло симпатии. Но каждый оценил роль другого. Мадзини был вождем — ему было всего двадцать восемь лет; Гарибальди отдавал себя в его распоряжение. Мадзини, который вскоре должен был покинуть Марсель, чтобы перенести центр «Джовине Италия» в более гостеприимное место — это была Женева, — сказал с уверенностью, отметающей все сомнения: «Достаточно искры, чтобы Италия содрогнулась, как вулкан».

Гарибальди хотел быть одним из тех, кто поднесет огонь к самому кратеру.

Ему было двадцать шесть лет. Наконец-то он сознательно принимал участие в политике, в игре, которую вела сама История.

Картина третья ЗАГОВОР (1833–1835)

Место, которое Мадзини отвел Гарибальди, впервые принимавшему участие в игре Истории, было важным. Понял ли Мадзини, что Гарибальди достоин доверия и справится с возложенной на него тяжелой ответственностью, или он проявил легкомыслие и назначил Гарибальди, потому что тот оказался под рукой и нужно было найти кого-нибудь, кто захватил бы генуэзский арсенал, организовал мятеж в экипажах сардинского флота и поднял на борьбу с монархией народ, раздав ему оружие?

Как рассчитывал Мадзини, эта операция должна была дополнить и поддержать его основное наступление, которое планировалось на севере. Итальянские изгнанники, французские республиканцы и польские эмигранты захватят Савойю, от Швейцарии до Франции, — и трон Карла Альберта рухнет.

«Массовое вооруженное восстание, наступление на столицы, всенародное движение докажут всей стране и за ее пределами, что итальянская нация воскресла, что она дает сигнал для европейского восстания. Захват генуэзского арсенала равносилен Революции», — объяснял Мадзини.

Гарибальди молод, наивен, полон решимости. Он верит в успех.