Дзига [СИ]

— Ладно, — великодушно утешил Дзига, — я потом еще тебе придумаю, что-то чтоб в первый раз.

Шум становился дальним шумом, совсем маленьким. И звуки летней ночи пришли и обступили их, тепло дыша в уши. Пели сверчки из степи, словно катали по деревянной доске граненые бусины, мерно плескала под ногами вода. Ветерок приходил и уходил, шурша верхушками трав. Далеко ухала степная сова, иногда сонная птица вскрикивала и затихала. Впереди, где черные скалы казались неровным разрезом на серебряной бумаге воды, журчало и тихо ахало, видно мелкие волны забирались в каменные пещерки и утекали обратно.

— К скалам не надо, там обломки, в темноте можно ноги переломать, — Лета, выйдя на сухой теплый песок, бросила куртку и обувь. Села, зарывая пальцы в сыпучее тепло. Дзига плюхнулся рядом, согнул ноги и устроил на коленях подбородок.

Было так тихо вокруг, так летнее, тепло и спокойно, что хотелось молча сидеть и смотреть, как плетутся узоры, повторяются, не повторяясь, черненое живое серебро соли, воды и света. Интересно, ему не скучно — Лета покосилась на еле видный профиль, под шапкой спутанных волос.

— Нет, — отозвался мальчик, — не скучно. Мир интересный. А ты когда его начала видеть?

Лета вдруг вспомнила, как маленький черный кот Дзига тихо сидел на подоконнике, вострил аккуратные уши. Не двигаясь, слушал мир, смотрел в окно. А она смотрела на его красивую тень на солнечной шторе. Нашарила рукой фотоаппарат и сняла, несколько раз, как вытянул шею, слушая мир. Как поднимает лапу, трогая стекло между собой и миром. Сейчас нет этого стекла. Какое счастье, что она сумела. Чтоб так вот сидели рядом, в одном из ее лучших мест и лучших времен.

Отвечая, пожала плечами и улыбнулась.

— Не знаю. Кажется, я его видела всегда. Дети видят мир. Знают, когда в траве появляются скорлупки от вылупившихся птенцов, знают, когда гусеницы превращаются в бабочек. Потом забывают, занимаясь человечьими взрослыми хлопотами. Я не сумела забыть. Старалась, да. Чтоб, как все. Делала модные стрижки, носила всякие актуальные вещи. Болтала. Работала. Замуж вышла. Потом развелась и после вышла еще раз. Но все время были будто бы две меня. Я и Лета.

— Угу. Понимаю.

— Но есть еще одно. Когда я только начинала писать, у меня там фраза мелькнула — внимание к мелочам. Я их вижу, мелочи, из которых состоит мир. Но этого мало. Идя в глубину, нужно после суметь окинуть взглядом целое. Люди чаще хотят видеть целое сразу. Большое. Значительное. И потому мелочи кажутся им чем-то ненужным и заниматься ими неловко. Чудачество. Странность. Знаешь, типа, ботаник пестики тычинки. Я заметила, у нас даже не принято знать, как что называется. Травы, деревья. Птицы. Что учили в школе, забыли, а после, если знаешь, что это вот трава зопник, это шалфей, а дерево — гледичия, то значит, ты или наукой занимаешься или чудак краевед. Мне пришлось долго учиться из этих мелочей, которые мне милы, я всегда с удовольствием ими занималась, после складывать мир, идти уже из глубины на поверхность и выше. Лететь над. Я конечно, неуч, и в условиях бесконечности бытия всегда им буду, но я выбрала направление, и кажется, оно верное. Думаю, если бы не было верным, я не смогла бы… тебя вот…

— Вернуть?

Она молча кивнула. Да. Мало просто помнить о том, каким был ее кот, помнить о том, как он жил и как ушел, и что чувствовала она сама, и что ощущал мир вокруг. Ей нужно было большее. И теперь они сидят рядом.

— Это поселок Юркино. Сюда едут отдыхать семьи, потому что в бухте мелкая вода и песочек. Теплая. Детям славно, хоть убегайся, а все водичка по пояс. Чтоб поплавать, сперва метров сто нужно брести по колено в Азове. Чего смеешься?

— Говоришь смешно. По колено в Азове. Слушай. Эта моя знакомая, ее зовут Лора. Или Лара, так лучше. А может, мы с ней вместе придем? К тебе…

Лета молчала. Не знала, что ответить.

— Ну, нельзя, так нельзя, — подобрал камушек и, размахнувшись, бросил. Серебро разошлось бледными рябыми кругами.

— Дзига, ты ведь часть меня. Когда мы вместе, я все равно будто одна. Почти одна. А треугольников не люблю. Прости. Буду мучиться, что ей неинтересно. И что тебе неловко. Мне кажется, сейчас не нужно этого. Я ведь не претендую на роль учителя-изрекателя, чтоб все рты раскрыли и слушали.

— Не оправдывайся ты!

— Буду! Ты мне важен! Ну, хочешь, ты иди к ней. Я не обижусь. Серьезно. Ты мальчишка, если тебе интереснее с Лорой. Ларой, то есть. Я, правда, не обижусь. Я…

— Какая цаца, — насмешливо протянул Дзига и снова согнулся, укладывая подбородок на коленки, — ах-ах, Лета жертвует собой. Или тебе уже скучно, со мной?

— Но-но! Зелен еще, меня дразнить.

— Я черный. И вообще, я суперкот! А рассказывать можно? Тебе про нее?

— Мне? Сколько хочешь. Я очень любопытная, чтоб ты знал, суперкот.

— А ей? Про тебя?

— Ну, еще бы. У меня нормальная такая мания величия. Только рассказывай хорошее, понял?

— Идет.