Дзига [СИ]

Далеко, в поселке забумкала музыка, послышался смех. Но скоро все стихло. Лета ждала, может, прямо сейчас и начнет, рассказывать про свою Лору-Лару. Но Дзига молчал, и она поняла — это же ее вечер и ее луна, сам так сказал. Благородный маленький кот Дзига.

— Придумала! Мы соберемся втроем. Но выберем совсем новое место, там устроим пикник. Сезон выберем сами, чтоб всем троим подошел. И ты нас познакомишь. Будет костер, жареные сосиски, печеная картошка. Если лето, то — мидии. Купаться, загорать. Так хорошо?

Он засмеялся. Встал, бросая снятую футболку, и потащил с ног штаны.

— Отлично! Давай купаться, Лета благородная. Отпразднуем, что все складывается.

Луна светила на худые широкие плечи и тонкую шею, на согнутый локоть. И Лете стало хорошо, потому что он был просто мальчишка, и с ним, правда, можно было просто купаться, и кажется, девочка Лара появилась совсем неспроста, а чтоб был соблюден прекрасный и тонкий баланс в отношениях взрослой женщины Леты и странного мальчишки Дзиги, который ей не сын, и не ее мужчина, который наполовину выдуман ею, но с каждый днем становится все более самостоятельным. И если бы не разговор о девочке с коротко стрижеными русыми волосами, Лете пришлось бы думать о соблюдении тонкого целомудрия, а так и думать не надо, оно воцарилось само.

— Купальника у меня нет, но белье имеется, — предупредила, уже раздеваясь.

— Та могла бы и не говорить, — Дзига уже танцевал на прибое, черные ноги колыхали серебряные блики.

— Могла бы. Ну, я так, для честности.

Встала рядом. Вода была теплой, как человеческая кожа на ласковой ладони. Лета взяла Дзигину руку.

— Подожди. У тебя есть еще одно желание, загадать?

— М-м-м… Да!

— Идем туда, где черная тень. Не скажу. Сам сейчас увидишь.

Они вошли в тень от высокой кривой скалы. И ступили в невидимую воду, нащупывая ногами плоские голыши на подводном песке. Лета отпустила руку мальчика:

— Теперь смотри вниз.

Тихо плеснула вода. А поодаль она без перерыва гулким шепотом плескала и булькала, воюя пустоты в старых камнях.

— Ух… ты-ы-ы ж…

Крупные голубые искры очертили колени и щиколотки, и там, внизу, мерцали, показывая, как плавно ступают босые ноги.

— Желание, — напомнила Лета. Кинулась в теплую сверкающую круговерть синего огня, обтекающего кисти рук, локти, колени.

Рядом блистающей тенью пронесся Дзига, нырнул к самому дну, оттолкнулся, выскочил, разбрасывая мириады сверкающих бледным пламенем искр. Закричал восторженным шепотом:

— А-а-а! Афигеть!

И снова обрушился в пламенную воду, кружась и сгибаясь, чтоб рассмотреть, как пульсируют на коже живые морские огни.

Лета упала навзничь, не закрывая глаз, вокруг клубами вспыхивали голубые огни, туманными пятнами плыли, гасли и загорались снова, когда взмахивала руками. Метнулись волосы, как языки фосфорного костра.

Какое счастье, что это ее вечер, и ее море — светится, чтоб Дзига крутился, падал в воду и выпрыгивал, хохоча и сверкая.

ГЛАВА 10

Как определить степень важности чего-то? Наверное, хорошо иметь туннельное зрение, думала Лета, ставишь цель и идешь к ней, ничего не замечая вокруг, ничто не отвлекает. Но если важным является все? Где та грань, за которой врастание в мир переходит в остановку, превращает тебя в растущее дерево, чья роль впитывать соки, ловить ветер, но одновременно — стоять? С досадой отвергла сравнение, оно неверное, но тут же чисто по-женски сама себе объяснила — я понимаю, что хочу сказать, пусть оно пока будет.

Сегодня Лета гуляла одна. Дзига не пришел, а уже привыкла, весь солнечный октябрь уходили вместе, каждый день, и сколько же всего сумела показать Лета худому внимательному мальчишке.

На автовокзале, все еще надеясь, постояла на одной платформе, медленно ушла на другую, задумывая, вот сейчас подъедет восемнадцатый автобус, и одновременно с ним покажется тонкая фигура с капюшоном, скинутым на плечи. Допустим, на макушке кургана. Или там, на затененной платформе, где останавливаются междугородние автобусы. Или скажет что-то из-за плеча, как делает часто, заставляя Лету вздрагивать и смеяться.

Но автобус подошел, распахивая на ходу двери, блестящий, чистенький, сверкающий крышей цвета яичного желтка. И Лета, еще раз попробовав захотеть, сильно-сильно, вздохнула и вошла туда одна.