Родители-то Поликея пришли на берега Каменки из-под Киева. В ту пору в здешних краях про христиан и слыхом не слыхивали. Поклонялись поганым идолам и слушались волхвов. На храм божий плевали. Срам да и только.
— Раз приехал к нам на Каменку дружинник, по имени Бяндук. Сказывают, шибко любил его Мономах. Поглядел, как мы делаем плинфу, поманил меня к себе пальцем. А не пойдешь ли, говорит, в дружину каменщиков? Ловкой ты, да и силой тебя бог не обделил, а каменщиков у нас нет. Работа у печей тяжкая. Прикинул я — чего ж не пойти? Пошел. Стал работать на соборе. Вскарабкаешься, бывало, на самый верх, поглядишь вокруг — дух захватывает. И чудо такое, ровно лезешь ты в небо, протяни руку — и достанешь до звезд.
Слушал Никитка Поликея и вспоминал, как сам первый раз поднялся с Левонтием на собор Успения божьей матери, что во Владимире. Снизу глядишь на него — и то видится он тебе непомерной высоты, а сверху и вовсе кажешься себе птицей. И померещится, что не облака плывут по небу, а купол вместе с тобой рассекает прозрачную синь, будто чудесная лодия. Людишки внизу крохотные, и избы прилепились друг к другу, словно игрушечные. И весь город под тобой — от края и до края: слева Золотые ворота, справа — Серебряные, а за воротами дорога вьется желтой лентой: то за деревья нырнет, то выползет на пригорок. Катится по дороге клубок белой пыли — то скачет дружина.
Тихий голос Поликея выводил его из задумчивости:
— Ловкость-то моя меня же и подвела. Прыгал я по лесам, будто козел. Говорили мне мастера: ох, свернешь себе, Поликей, шею. Куда там! В те поры я сам себе всех умнее казался, всех догадливее. Вот и свалился с купола...
— Жив-то как остался? — удивился Никитка.
В прошлом году у него тоже сорвался мужик с купола, так, почитай, только мешок с костями и собрали, чтобы уложить в домовину.
— Бревнышко меня выручило, бревнышко, — сказал прищурившись на пламя лучинки, Поликей. — Торчало такое бревнышко из окошка, резчики там работали.
Повис я на нем, а после уж во второй раз сорвался — к земле поближе.
— А ладно ли жили мастера? — выпытывал у него Никитка. Всё хотелось ему знать, обо всем выведать. Да только разве Поликею все припомнить? Слаб он стал на голову, забывчив, а все после того, как ходил с Монамаховой ратью на половцев.
— Много тогда собрал князь народу, ох, и много. И то: доколе же степнякам на нашей земле хозяйничать? Во второе воскресенье великого поста дошли мы до реки Сулы, а скоро были и на Хороле, где Мономах велел нам бросить сани. Долго шли мы по степи, много переплыли великих и малых рек, а когда увидели Дон, прослезились от радости: отсюда до половецкого города Шаруканя было рукой подать.
— Нешто есть у половцев города?
— Шарукань — город. Только не такой, как наш. Нет там ни валов, ни частоколов, ни изб. Стоят посреди степи половецкие шатры, а в шатрах тех — бабы, дети старики. Вышли они к нам с дарами, поднесли рыбу и вино, и князь строго-настрого наказал никого не трогать. А была у нас на половцев великая злость, но князева наказа ослушаться никто не посмел. Так и рыскали мы по степи, покуда не собрались степняки с силою. Тут и приключилась великая битва...
Поликей замолчал. Никитка терпеливо ждал его. Где сейчас мысли старика? В каких далях витают?.. Вспоминает Поликей свою молодость и будто весь распрямляется — славное было это время, железной стеной отгородился Мономах от степи. Мирно пахали селяне свою землю, пасли скот, любили жен и растили детишек. Не смели половцы и носа показать из-за Дона, сидели в становищах своих тихо, как полевки.
— Весело отпраздновали мы Лазарево воскресенье, — продолжал, вспоминая, Поликей, — а пошли дальше...
— Ты про битву не рассказал, дедушка,— остановил его Никитка.
— Про битву после. Битва-то после была, — недовольный тем, что его перебили, поморщился Поликей.
И снова зазвучал в избе его срывающийся хриплый голос:
— В страстной понедельник обступили нас половцы на реке Салнице. И когда столкнулись мы, то словно раздался великий гром. Сеча была лютая, и много людей пало с обеих сторон. Но наша рать стояла покрепче половецкой. Да еще ангелы были вместе с нами. Вот те истинный крест: своими глазами видел я, как ссекали они невидимой рукой поганым головы... Много взяли мы тогда скота, лошадей, овец и колодников. А после спрашивали пленных: «Как это вас была такая сила, и вы не смогли бороться с нами, а тотчас побежали?» Те отвечали: «Да разве могли мы с вами биться? Другие ездят над вами в бронях светлых и страшных и помогают вам».