— Ишь ты какая, — улыбнулся Разумник. — Ну а коли горазда, то вот тебе и наказ. Приезжает завтра в Поречье дочь моя с мужем — княжеским милостником Кузьмой Ратьшичем — буду пир пировать. А ты к тому пиру спеки пирогов. Понравятся твои пироги гостям — оставлю тебя на своем дворе.
— Спасибо тебе, кормилец, — поблагодарила его Малка. — А когда велишь печь пироги?
— Заутра и приступай.
Утром Малка, чуть зорька высветилась, была на боярском дворе. А заквасочку она поставила еще с вечера. Утром опара едва не потекла из корчаг. Обрадовалась Малка — хорошими пирогами угостит она боярскую дочь с муженьком. И не зря радовалась — пироги вышли на славу. Давно не пекла уж она таких пирогов, сама удивлялась.
Гости тоже дивились, нахваливали мастерицу.
— Покажи-ка ты мне ее, батюшка, — попросила отца Досада.
— Чего ж не показать. Вот и она, — кивнул Разумник на появившуюся в дверях Малку.
— А и не только мастерица твоя Малка, — сказала нараспев Досада, подымаясь из-за стола.— Лицом-то как хороша.
Разумник согласно кивнул, радуясь, что угодил дочери.
— Да чья же ты, такая красавица? — спросила Досада у Малки.
— Старосты вашего жена, — отвечала, потупясь Малка.
— А староста у меня — бывший Юриев дружинник, — ухмыляясь, подсказал Разумник.
Тут уж поднялся из-за стола и Ратьшич.
— А не Зорей ли его кличут? — спросил он.
— Верно, Зорей, — удивился боярин. — А тебе отколь его знать?
— А на что я у князя Всеволода правая его рука?
Оно и верно: милостник самого князя про все должен знать. Смекнул боярин, что вопрос его был не к месту. Совсем запамятовал, кто у него зять.
— Ты уж прости меня, старика, — сказал он Ратьшичу — совсем ошалел от счастья.
Кузьма слушать его не стал, только рукой махнул: болтай, мол, коли хочется, а сам велел кликнуть Зорю, Зоря на клич его явился сразу, будто давно ждал, будто стоял у терема.
— Экий ты богатырь, — сказал ему Ратьшич. — И охота тебе орать землю? Пойдем лучше в дружину.
Как услышал эти слова Разумник, так и побледнел: ну, что он говорил-сказывал? Уйдет нынче Зоря, видит бог, уйдет, а другого старосту боярину уж не хотелось, новый староста любой будет плох. Он и Малку заберет с собой во Владимир, кто тогда станет печь боярину пироги!?
Но Зоря слову своему остался верен. Не подвел он боярина. На прежнем решении стоял твердо.
— И чем прельстил тебя мой тестюшка? — удивился Кузьма. — Ведь куда зову, какое житье сулю?
— Я тем житьем сыт, — спокойно возразил Зоря,— Не злата нынче хочу, а счастья.
— Чудно ты говоришь, однако, — понизил голос Кузьма. — А разве злато не счастье? Разве не во сча
стье одежа вот эта, пироги на столе, меды, брага и холопы?
— Кому во счастье, кому на беду,— сказал Зоря.
Слова его не понравились Разумнику.
— Ты, знать, умом худ, — накинулся он на старосту. — Нешто зря я тебя ставил над мужиками?
— Почто зря?
— Да рази злато было кому во вред?!
— Ты, тестюшка, помолчи-ко, — остановил Разумника Ратьшич. — Мужик не прост. Хоть и хитро говорит, а яснее не скажешь. Знать, не сладко было ему в Юрьевой дружине. А другой жизни хлебнуть не случилось.
— Князь Юрий был ко мне справедлив, — сказал Зоря.
— Ишь каков! — снова запетушился Разумник.
Ратьшич остановил его взглядом, молча вернулся к столу, плеснул в кубок меду, протянул Зоре.
— Выпей за Юрия, староста. Не боись, выпей, но боле его не поминай. Нынче и отец твой, и благодетель — боярин Разумник. А за боярина выпьешь по второму разу.
Поклонившись, принял Зоря чару, перекрестил лоб, выпил. Налил ему Ратьшич вторую чару, выпил Зоря и ее. А третью чару выпили все вместе за нового старосту.
Малка облегченно вздохнула. Разумник повеселел. А Ратьшич задумался. Но о чем он задумался, про то никто не узнал. Да и кому была охота пытать Всеволодова милостника?
2
Будто подменили Надея. Не узнать его. Мужики покачивали головами: раньше-то рыбака и не слышно было, а нынче никому не стало от него проходу — только и разговоров, что о его зятьке. Всем понавяз Надей в зубах. С утра ли, за полночь ли, стучится в любую избу. Придет, сядет на лавку, поглядывает, не гостем — хозяином, ждет, когда выставят угощение. А только выпьет бражки — и понес: и такой Зоря и рассякой, и у князя-то он едва ли не самый первый человек. Улыбаются про себя мужики, почесывают затылки, а остановить Надея побаиваются: еще нашепчет чего боярину, после греха не оберешься.
А кроме того, стал его привечать да обласкивать любимец Ратьшича молодой дружинник Пашок. Тот выслушивал рыбака терпеливо, поддакивал и кивал, подливал в чару медку. С чего бы это? Невдомек было Надею, почему вдруг выделил его Пашок среди прочих мужиков. А у Пашка была на то своя причина.