задолго до Веры. Его кормилица, из самых опытных в Петербурге, «жалова-лась, что её подопечный – в будущем его будет постоянно мучить бессонница
1 Набоков В. Письма к Вере. С. 112.
2 Набокова В. Предисловие к сб.: В. Набоков. Стихи. С. 5-6.
13
– всегда бодрствовал, улыбаясь и глядя по сторонам своими ясными глазами».3
Значит, все-таки «неведомые игроки» наградили Набокова врождённой распо-ложенностью к любознательности и радостному восприятию мира. А уж потом он сочинил, под стать себе, чудесную «свою» религию, в которой внушил
своему фатуму благосклонное к себе отношение, намагнитив стрелку его компаса на указатель «счастье» с высокой степенью устойчивости даже в условиях катаклических магнитных бурь.
В конце 1921 года он писал матери из Кембриджа: «…настроение у меня всегда радостное. Если я доживу до ста лет, то и тогда душа моя будет разгуливать в
коротких штанах».1 «Будем по-язычески, по-божески наслаждаться нашим временем…» – и это в Берлине 1926 года, на фоне массового оттока русской эмиграции
из Германии из-за безработицы и инфляции.2 «В жизни и вообще по складу души я
прямо неприлично оптимистичен и жизнерадостен», – пишет он Г. Струве, который, как и многие, ещё в 1924 году предпочёл покинуть Германию.3
Набоков разделял мнение Бергсона о том, что человек заключён в тюрьму
своего «я», что каждый человек есть «наглухо заколоченный мир», неведомый
для другого,4 что «…обособленность есть одна из важнейших черт жизни…
Человек существует лишь постольку, поскольку он отделен от своего окружения».5 Человек выраженно аналитического склада ума, обобщений до крайности не любивший, он тем более не потерпел бы самомалейшего сомнения в
совершенной оригинальности своей личности.
Тем не менее, в современных классификациях психологических типов личности нашлась ниша и для него – в компании так называемых гипертимиков:
«обречённых на счастье», «солнечных натур», обладающих ярко оптимистическим складом врождённого темперамента, обусловленного (пока не выяснено) то ли особой структурой мозга, то ли его же особой биохимией.6 Комплекс
черт, характерных для этой категории личностей, легко узнаваем в Набокове:
– постоянно приподнятое настроение, радостная энергия, ощущение счастья;
– уверенность в себе, высокая (иногда и завышенная) самооценка;
– высокая работоспособность;
– живость, общительность, смешливость;
– непродолжительность сна (4-5 часов);
3 Time. 1969. May, 23, 48. – Цит. по: ББ-РГ. С. 54.
1 ББ-РГ. С. 223.
2 Набоков. On Generalities // «Звезда». 1999. № 4.
http//magazines. russ.ru./Zvezda/1999/4/general.html.р.3/8.
3 Набоков В. Письма Г.П. Струве // «Звезда». 2003. № 11; Цит. по Кунин А. Обманчивая
ткань
реальности.
Владимир
Набоков
и
наука:
http://7iskusst.com/2015/nomer2/kunin1.php, p.3/9.
4 Набоков. Машенька В. Собр. соч. в 4-х т. СПб., 2010. Т. 1. С. 30.
5 Набоков В. Пнин. СПб., 2009. С. 32.
6 Кунин А. Обманчивая ткань реальности… Там же.
14
– выбор профессии, не связанной с иерархией и подчинением;
– склонность к риску и нарушению принятых границ;
– вербальная агрессивность.
«Похоже, – сошлёмся на заключение психолога, – что великая тайна
Набокова – не мистическое откровение “потусторонности”, но счастливая физиология мозговых структур».7 Рискуя ломиться в открытые двери, оговоримся, что «приговорённым к счастью» гарантии такового, понятно, не даётся: даже самые «солнечные натуры» могут померкнуть в «чаще жизни» с её без-граничными возможностями того, что Набоков называл «ветвистостью», – в
том числе и злокозненной. Так что речь здесь идёт не более, чем о комплексе
врождённых предрасположенностей, и принадлежность Набокова к потенци-альным счастливчикам нисколько не умаляет его заслуг в реализации данного
ему природой потенциала. Учитывая же масштабы личности и уровень притязаний Набокова, а также жесточайшие превратности исторических катаклизмов, лишившие его родины и гнавшие из страны в страну, – надо признать, что, при прочих равных, доставшаяся ему «чаща жизни» оказалась из трудно-проходимых.
Вдобавок, он усложнял хлопоты своего фатума, активно задействуя из своего
природного арсенала не только заведомо положительные параграфы, но и весьма
проблематичные – как-то: вышеуказанную несовместимость с иерархией и подчинением, которую демонстрировал от ученика либерального Тенишевского учи-лища до профессора американских университетов. По следующему пункту –
склонность к риску и нарушению принятых границ – упорно шёл против влия-тельной в эмигрантской литературе так называемой «парижской ноты», отказыва-ясь, «в наше трагическое время», как прокламировали её сторонники, раздирать
на себе одежды, посыпать голову пеплом и, усмиряя воображение и «эстетскую»
тягу к поискам стиля, подчинить себя нехитрому, но зато «актуальному» жанру
«человеческого документа». А риски, связанные с переходом на английский? А