Eat you alive (СИ)

Каждое слово Чонгука — жидкий мёд, который по крови омеги разливается. У Юнги внутри цветы расцветают, их чудесный запах в нос забивается, хочется смеяться и плакать одновременно. Омегу эмоции на части разрывают, он боится, что не сможет совладать с бешено бьющимся в груди сердцем, не сможет взять под контроль заполняющее его чувство абсолютного счастья. Но в то же время есть что-то во всём этом неправильное, что-то не стыкующееся. Юнги что-то упускает.

— Но тебе не позволят, — еле шевелит губами Мин, пока альфа, обхватив ладонями его лицо, поглаживает пальцами. — И наследника у тебя не будет, — совсем тихо добавляет омега.

— Я знаю. Я всё это знаю, поэтому мы сделаем по-другому, — Чонгук отпускает лицо парня и внимательно смотрит на него. — Ты говорил, что любишь меня, я уверен, что любишь даже сейчас. Потому что я это чувствую.

Юнги на это не отвечает, альфу не перебивает, продолжает внимательно слушать.

— И я тебя люблю, и мы с тобой можем быть счастливы, чем мучить друг друга, как мы делаем это сейчас.

— Но как? — искренне пытается понять Мин. — Как ты один пойдёшь против всех? Рискнёшь всем, что у тебя есть?

— Поэтапно, — говорит Чон. — В первую очередь, я не дам тебе вернуться к Робу и на ту работу. Я сниму тебе квартиру сам, и ты съедешь туда, окончательно порвёшь со своим прошлым. Малыш, — Чонгук притягивает парня к себе и, несмотря на курящих у входа в ресторан знакомых, обнимает. — Тебе не надо так сильно переживать, мы всё уладим, просто будь со мной, доверься мне и не бойся.

— Но, Чонгук, твой отец ненавидит меня, все оборотни Сохо пойдут против! — восклицает омега и отталкивается назад.

— Моему отцу нужен мой брак с оборотнем и внук. А с кем я буду жить, и кого я люблю, не его дело, — спокойно говорит альфа.

— Не понял, — Юнги отшатывается назад и всматривается в чернильную радужку в глазах напротив.

— Брак — это фикция. Он не имеет для меня никакого значения, и тот омега, который будет носить мою фамилию, тоже. Прошу, смотри на это по-взрослому. Главное, что люблю я тебя и только тебя. Всё остальное не имеет значения.

У Юнги перед глазами тени сгущаются, все огни и всё освещение разом меркнет, оставляет омегу в темноте. Она накрывает Мина с головой, засасывает в самую глубину, чёрной жижей в легкие забивается, и Юнги в ней тонет. Всплывает из этого мрака только Шуга.

— Серьёзно? — надломлено смеётся омега. Этот смех Чонгуку в кожу осколками впивается — есть в нём что-то отчаянное, что-то болючее настолько, что Юнги даже ударить хочется, лишь бы прекратил.

— Что смешного? — не выдерживает Чон.

— Ты мне Малона заменить хочешь? — Шуга становится ближе, сканирует взглядом лицо, ладони в кулаки сжимает. Чонгуку бы кожу живьём за такое содрать. За такую искусную пытку, за потрясающее умение раз за разом Юнги убивать — так медленно, изощрённо и по-особому это делать, втаптывать в грязь его надежды, мечты, протягивать руку и сразу отбирать, за умение в самую душу плюнуть, за все эти страдания, которое изодранное сердце всё равно выносит, будто всё ждёт, когда уже предела достигнет.

— Я сказал, что люблю тебя.

— Так вот подавись своей любовью, — шипит Шуга и отталкивает Чона.

— Юнги, ты же не ребёнок, — Чонгук старается говорить мягко, понимает, что омеге тяжело. — По-другому я не могу, и потом, ты переспал с половиной Сохо за деньги, за более худшие условия! А я люблю тебя, и ты… — Чонгук договорить не успевает, Шуга бьёт его кулаком в челюсть, потом подносит руку к груди и скулит от боли.

— Я не любил половину Сохо! — превозмогая боль, кричит омега и, оставив машину, идёт в сторону дороги.

Хоть куда, лишь бы убежать от Чонгука, отойти подальше — не видеть, не чувствовать, не слышать. Омега бежит без остановки, за ним нет погони, он останавливается только на детской площадке, падает коленями на сырую землю и пытается отдышаться. Чонгук Юнги через всё Сохо привязанным к своем панамере будто протащил, его изодранное в клочья тело волочил, обо все камни и кочки, везде по куску его плоти, по капле его крови оставил. Надо бы поплакать, надо бы обиду и боль наружу выпустить, надо освободиться, но Шуга не плачет, и слезинки выдавить из себя не может. Куда ни повернись — тупик. Кому руку ни протяни — тебе в ладонь гранату без чеки кладут. Шуга устал. У него есть всё и нет ничего. Ни деньги, ни чужая любовь, ни слава, пусть, и в сомнительном бизнесе, ни доли успокоения или удовлетворения не приносят. Шуга зубами все эти месяцы за жизнь цеплялся, всё пытался доказать себе, что может без него, что может и один на ноги встать, и встал. Оказалось, это иллюзия, самообман. Чонгук говорит «люблю тебя» — Юнги оживает, вспархивает и до самых небес взлетает. Чонгук говорит «ты меня делить будешь» — Юнги обжигает крылья и подбитый к земле обратно летит, лицом вниз на асфальт падает, оставляет на нём кровавое месиво.