Écrits

Именно по этой причине ничто не может быть более вводящим в заблуждение аналитика, чем стремление направлять себя посредством некоего предполагаемого "контакта" с реальностью субъекта. Этот крем из интуиционистской и даже феноменологической психологии получил распространение в современном обиходе таким образом, что это является симптомом разреженности речевого воздействия в современном социальном контексте. Но его навязчивая сила становится вопиюще очевидной, когда он выдвигается в отношении, которое, по самим своим правилам, исключает любой реальный контакт.

Молодые аналитики, которые, тем не менее, могут позволить себе поддаться на непроницаемые дары, которые предполагает такое обращение, не найдут лучшего способа проследить свои шаги, чем рассмотреть успешный результат реальной супервизии, которой они сами подвергаются. С точки зрения контакта с реальным, сама возможность такого надзора стала бы проблемой. На самом деле все обстоит наоборот: здесь супервизор проявляет второе зрение, не ошибитесь, которое делает опыт по крайней мере столь же поучительным для него, как и для супервизируемого. И это тем более важно, что поднадзорный демонстрирует в процессе меньше этих даров, которые, по мнению некоторых людей, тем более не передаются, чем больше они сами привлекают внимание к своим техническим секретам.

Причина этой загадки в том, что супервизируемый выступает в роли фильтра или даже преломляющего дискурс субъекта, и таким образом перед супервизором предстает готовая стереограмма, с самого начала проясняющая три или четыре регистра, на которых может быть прочитана музыкальная партитура, представляющая собой дискурс субъекта.

Если бы поднадзорный мог быть поставлен руководителем в субъективную позицию, отличную от той, которую подразумевает зловещий термин contrôle (выгодно замененный, но только в английском языке, на "надзор"), то наибольшая польза от этого упражнения заключалась бы в том, чтобы научиться сохранять себя в позиции второй субъективности, в которую ситуация автоматически ставит поднадзорного.

Там он найдет подлинный путь к тому, что классическая формула смутного, даже рассеянного внимания аналитика выражает лишь очень приблизительно. Ибо необходимо знать, на что направлено этовнимание; и, как показывают все наши труды, оно, конечно, не направлено на объект за пределами речи субъекта, как это происходит у некоторых аналитиков, которые ставят себе строгим правилом никогда не упускать этот объект из виду. Если бы анализ был таким, то он, несомненно, прибегал бы к другим средствам - в противном случае он был бы единственным примером метода, который запрещает себе средства, необходимые для достижения собственных целей.

Единственный объект, который находится в пределах досягаемости аналитика, - это воображаемые отношения, связывающие его с субъектом qua ego. И хотя он не может устранить его, он может использовать его, чтобы регулировать отдачу своих ушей, что является нормальной практикой, согласно физиологии и Евангелиям: иметь уши, чтобы не слышать, другими словами, чтобы улавливать то, что должно быть услышано. Ведь у него нет других ушей, нет третьего или четвертого уха, которое служило бы для того, что некоторые пытаются описать как прямую трансаудицию бессознательного бессознательным. Вопрос об этом предполагаемом способе коммуникации я рассмотрю позже.

Я рассмотрел функцию речи в анализе с наименее выгодной стороны - с точки зрения "пустой" речи, когда субъект, кажется, напрасно говорит о ком-то, кто, даже если бы он был его вылитым портретом, никогда не сможет стать единым с предположением его желания. Я указал на источник растущей девальвации, объектом которой речь стала как в теории, так и в технике. Мне пришлось медленно, словно тяжелый жернов, упавший на речь, поднимать то, что может служить лишь своего рода рулевым колесом для движения анализа: то есть индивидуальные психофизиологические факторы, которые в действительности исключены из его диалектики. Считать целью психоанализа изменение индивидуальной инерции этих факторов - значит обрекать себя на фикцию движения, которой, похоже, на самом деле удовлетворяет определенная тенденция в психоаналитической технике.

Если мы теперь обратимся к другой крайности психоаналитического опыта - его истории, аргументации, процессу терапии, - то обнаружим, что анализу "здесь и сейчас" противопоставляется ценность анамнеза как показателя и источника терапевтического прогресса; что навязчивой интрасубъективности противопоставляется истерическая интерсубъективность; и что анализу сопротивления противопоставляется символическая интерпретация. Реализация полной речи начинается здесь.

Давайте рассмотрим отношения, возникающие в результате этого осознания.

Напомним, что вскоре после своего рождения метод, представленный Брейером и Фрейдом, был окрещен одной из пациенток Брейера, Анной О., "лечением разговорами". Именно опыт, начатый с этой истеричной пациенткой, привел их к открытию патогенного события, названного травматическим опытом.