Эд и Шут знает кто

– А что вы делаете? – спросил, значит, тоном алтарника, чуток подуставшего на длинной службе и захотевшего поболтать этак с батюшкой.

– Да вот сами видите – чего тут непонятного? Дверь снова сорвали. Вот и делаю. А то ходят всякие… Лишь бы нагадить да что-нибудь сломать.

– Так опять сорвут.

– Так опять и пришлют кого-нибудь. Главное – метод!

– Да, против метода не попрёшь, – решил было согласиться я.

Но как-то всегда не по себе, когда тебя не узнают. В иной, конечно, ситуации оно бы и лучше. Но только я не сдержался. Вот, наверное, откуда берутся слова всякие – и пожалеешь, что сказанул, да поздно.

– А я вот думаю, что мотив первичней. Сломал какой-то придурок – а у умного мотивация: починить надо, непорядок, типа. Так ведь, а? Глядишь, и в метод удачно всё сложится. Да только много ли таких умников по городу шастает – с методом-то?

– Умников-то хватает, – усмехнулся дед. – Ломать – не строить!

– Так о чём и речь!

– То есть ты, мил человек, хочешь сказать, что я дурак?

«Ага! Вот и – на ты. Ну наконец-то!» – выдохнул я с облегчением.

– Да ладно, Шут! Кончай прикалываться!

– Так, значит, – расправил дед свои косточки. – На грубость нарываешься? Шёл бы ты своей дорогой!

«Чё-та он подрос маненько!» – заметил я, отступив, на всякий пожарный.

– Одна у меня, слышь, дорога теперь – за тобой идти. Куда ж мне теперь без тебя-то?

– Домой ступай. Не мешай работать.

Старик, видимо, решил отреагировать на мои слова, как умудрённый опытом человек реагирует на тронутого умом незнакомца.

– Так нету у меня дома-то. Сам, чай, знаешь, что сирота я бездомная.

– Понятно, что не все дома, – пробурчал старик под нос, а потом снова распрямился и сказал спокойно, но уверенно. – Слушай, сирота! А ты пойди и проверь для начала. Нечего себе, да и мне, мозги пудрить!

И посмотрел так гневно. И отвёрточкой так помахивает.

Ну я и ретировался.

* * *

Обидно, досадно… Да ладно – прорвёмся! И захотел я, значит, дойти до своей лавочки. Деньжат, там, настрелять – на чакушку. Но незаметно добрёл до родного пятачка. Вот они: аптека, улица, фонарь. Фонарь – аккурат под моими окнами. Махнул рукой, решил к себе подняться – авось не пришибут в разгаре дня! Да и подозрительных машин у дома не наблюдалось. Одни соседские. Забрался на свой этаж, а там… Дверь в квартиру приоткрыта – в общем, как и было, когда меня, помнится, выносили оттуда чуть тёпленьким. Но не успел я подойти да послушать – что там, дескать? – как тут же открылась дверь навстрешницы.

– О, явился-не запылился! Да при параде, гляжу. И трезвый.

– Здрасьте, тёть Галь!

– Здравствуй-здравствуй! Ты что это? Квартиру расхлебянил, а сам… Э, бестыжий! Да хоть бы дома сидел и пил!.. Вот так родительское добро и разбазаривают!… Тамарочка-то, Царствие ей Небесное, по-бедности, наживала, наживала, а ты всё побросал и даже дверь запереть не удосужился! А я переживай теперь? Ой, все нервы с тобой вымотала. Поначалу думала, что захлебнулся там своей бормотухой… Да хоть бы и… Прости, Господи!.. Всё принюхивалась каждый божий день – не провонял ли там…

– Ну что вы, тёть Галь!.. Я бы сначала, это… Предупредил бы, вы ж меня знаете.

– Да знаю-знаю, – одновременно рассмеялась и расплакалась сердобольная Галина Сергеевна. – Слава Богу, что живой и здоровый, самое главное!

Ну и обнялись, не без этого.

– Я за квартирой-то присматривала, когда поняла, что нет тебя.

– Спасибо, тёть Галь, спасибо… А вы, – я понизил голос, – ничего подозрительного тут не заметили?

– Ну, Эдмон! Обижаешь! Ведь ты ж меня – как облупленную… Помню-помню… все твои словечки…

– Да я ж – по-пьяни, тёть Галь! Не со зла… Да сами знаете.

– Всё знаю! – внезапно посерьёзневшим тоном успокоила меня тётя Галя. – Но и ты знай! Если бы что – я бы сразу!.. Но и ты смотри – чтоб больше…

И, напоследок всхлипнув, исчезла за дверью.

* * *

Ну я-то, конечно, не поверил во всю эту идиллию. Впрочем, не важно. Я, собственно, ни на что и не рассчитывал. Но лишь увидел приоткрытую дверь, естественно, уже подумал не о том, о чём бы надо. Я, знаете ли, успел привыкнуть к приключениям. И на кого только не нагляделся! Но в этот раз вдруг захотел того же, что и давеча. И правда – как-то стрёмно обижаться на деда. Да и пусть себе кантуется у меня! Поживём, пожуём, кофе попьём да добра наскребём!

И, стало быть, настроился ещё раз пожелать старику здравия.

* * *

Но в квартире никого не оказалось. На полу валялись какие-то листки, а на на столе лежали ключи. Подобрал, значит, листки. Ага, вроде бы, та самая купчая! Да подписей нет – вот что странно! На всякий случай порвал. Затем подошёл к окну. Фонарь. А под фонарём – дед околачивается! И прикид уже не тот, что утром. Прежняя одежда – я сразу узнал. И, конечно, метнулся было – да поздно. Какая-то синеглазка к нему подкатывает. Тощая, убогая. «Ну, – думаю, – дед-то – ходок! Барышня лишь чуток подкачала! Но это – на вкус и цвет… Ага, вона – в аптеку намылились… Вот те и скромняга!» Я сорвался с места, едва успев запереть квартиру, и выбежал на улицу. Парочка ещё не появлялась. Я затаился и решил дождаться да проследить.