Еда и патроны. Прежде, чем умереть

— Если верить источникам этого молодого человека, — указал я на дышащего через раз собирателя фольклора, — после твоего спешного отбытия Катерину поместили в муромский госпиталь. Я правильно говорю?

— Угу, — кивнул парнишка.

— Продолжай, — ответил Стас на мой немой вопрос.

— Госпиталь находится внутри периметра, — развёл я руками. — Собственно, на этом наша увлекательная история подошла к концу. Спасибо за внимание, до новых встреч.

— А как...? — вцепился Стас парню в плечо. — Как давно ты об этом слышал?

— Я не помню точно, — поморщился тот от боли. — Больше недели назад. Может, дней десять-двенадцать.

— Между тем, как я видел её в последний раз, и тем, как Муром... — запнулся Станислав. — Сколько мы в пути?

— Неделю, — ответил Павлов.

— Неделю, — повторил Стас, нервно улыбнувшись, и начал загибать пальцы: — Два дня перед этим Муром был в блокаде. Значит, есть минимум один день.

— Что за день?

— День, в который её могли выписать!

— А случай-то потяжелее, чем думалось, — насилу удержался я от того, чтобы садануть себе ладонью по лбу.

— Ты не понимаешь! — схватил Стас меня за плечи, и я приготовился уклоняться от лобызаний, но дело по счастью ограничилось горящими глазами и безумной улыбкой. — Катя! Она может быть жива! — он тряхнул меня, словно надеялся, что это поможет бредовой идее проникнуть в мой мозг, а потом отпустил и схватился за свою голову, безусловно, в этом нуждавшуюся: — Я должен вернуться в Муром.

— Бога ради, что ты несёшь?

— Ей может требоваться помощь, моя помощь. У неё никого больше нет.

— Эй, Стас. Стас, посмотри на меня. Ты помнишь, как она выглядела в тот, последний, раз?

— Она лежала на полу. Без движений. В луже крови под головой. Я решил, что она мертва, что её убили, — спрятал он лицо в ладонях. — Я оставил её там, одну. Даже пульс толком не проверил.

— Ты понимаешь, что это здорово похоже на тяжёлую черепно-мозговую травму? Ей проломили голову, она потеряла много крови. Как думаешь, в Муроме дохуя специалистов, способных после такого поставить её на ноги за считанные дни? Нет, лучше не отвечай, не беси меня. Я сейчас скажу кое-что, и ты должен как следует над этим поразмыслить. Ладно? Её шансы дожить до атаки были минимальны, а шансов пережить атаку не было вовсе. Что бы там её ни убило, оно это сделало наверняка.

— Нет, — помотал Стас головой. — Ты неправ.

— Конечно же прав. Тебе любой это подтвердит.

— У неё был шанс.

— Ни малейшего. Ты ни одного не оставил. Забавно, если бы я не знал, что эта... Катя — твоя большая и чистая любовь, то решил бы, что её-то смерти ты и хочешь больше всего. Ты был так настойчив и изобретателен в этом.

— Заткнись, — растерянность и муки совести на лице Станислава вдруг резко сменились раздражением и пульсирующей на лбу веной.

— Почему? Ты же сам корил себя за первый эпизод. Сокрушался о том, как подставил эту манду. Погорюешь теперь о втором. Плёвое дело.

— Она тебе не манда, — прорычал наш благородный рыцарь.

— Она мне вообще никто и ничто, меньше, чем плевок под каблуком. Мне срать, сдохла она от треснувшего черепа или её вывернуло наизнанку от газа. Даже если её распухший зловонный труп отколупают из общей кучи и будут драть всем Легионом — мне глубоко похуй.

Рука Стаса легла на кобуру.

— И, если тебе так хочется к ним присоединиться, — продолжил я, — мне тоже похуй. Не придётся делить долю.

Палец снял хлястик, прошуршав по ребристой накладке ПБ.

— Но есть одна проблемка — не престало носителю секретной информации разгуливать, где вздумается, в поисках своей дохлой шмары. Поэтому, дорогой друг, ты сейчас успокоишься, утрёшь слёзы, проглотишь сопли, и будешь делать свою работу. Либо я перережу тебе сухожилия, вскрою печень, откупорю фляжку для особых, трогательных случаев и, потягивая брусничную настоечку, буду наблюдать, как ты подыхаешь в этой грязи.

Ой, зря я начал педалировать эту тему. Но когда цепляешь кого-то за живое, чертовски трудно ослабить хватку. Не покинувшая меня детская любознательность так и подзуживает выяснить, что же произойдёт в конце — лопнет терпение оппонента, или инстинкт самосохранения убережёт его. Я выяснил.

Стас выхватил пистолет из кобуры. Пока правая рука нетерпимого к критике бузотёра меняла вектор ствола, ориентируясь на моё беззащитное тело, я, повинуясь рефлексам, рванул навстречу и всадил кинжал во вражескую грудь.

Могу поклясться, что за мгновение до того, как клинок встретился с тканью разгрузки, где-то в спинном мозгу возникло странное парадоксальное желание — остановить это всё. Но над законами физики наши желания не властны. Семнадцать сантиметров холодной острой как игла стали, разогнанные массой летящего вперёд тела, пробили плотные волокна и... завибрировали, напоровшись на что-то твёрдое.

«Бля!!! Не может быть! Я попал точно между рёбер, сантиметром левее грудины! Ни рожков, ни молний!» — пронеслось в голове, пока превращённое в метательный снаряд тело продолжало нагружать встретившейся с непредвиденным препятствием клинок.