- Ты не посмеешь! - вспыхнул верховный шаман, и его ладонь сжалась на рукояти меча - магия, конечно, хороша, но иногда на заклятия просто не хватает времени.
- Еще как посмею, - отрезал господин Кьян. - Не ты, а я - военачальник Первой Центральной Армии, и мне без разницы, насколько драгоценным созданием ты себя мнишь. Если судьбе и великим Богам угодно, чтобы ты умер - значит, ты умрешь. Но если это не так, ты поможешь воинам Ее Величества захватить второй крупный город Этвизы, и мы наконец-то отправим вестника домой.
Господин Язу оскалился, будто зверь, и сделал шаг назад, словно решительность Кьяна причиняла ему боль.
- Ладно, - отрывисто согласился он. - Прошу меня извинить. Я погорячился.
- Прекрасно, - холодно отозвался военачальник. - Эту проблему нам удалось решить. Теперь я предлагаю вернуться к общему плану действий. Касательно копейщиков...
Сэр Говард рисовал, едва касаясь углем белого холста. Смутные очертания человеческого лица никак не хотели складываться, но рыцарь упорно переходил от носа к линии губ, от линии губ - к ровным, чуть растрепанным волосам, а от волос - к левому уху, исколотому серьгами. Бежали минуты, и лицо становилось все более и более узнаваемым .
Вечерело, слуги сноровисто зажгли факелы, госпожа Эли с восторженными вздохами крутилась по комнате, болтая о художниках из народа хайли и о том, что потрясающе видеть человека, способного с ними сравниться и даже превзойти. Сэр Говард не обращал на нее внимания, и девушка, помедлив, покинула его апартаменты, насквозь пропитанные запахом разнообразных красок - все та же акварель, и гуашь, и масло...
На подоконнике россыпью лежали новомодные мягкие карандаши, такие популярные среди эльфов. У рыцаря пока мало что выходило, когда он за них брался, но расстраиваться он не спешил - практика выручит.
Было около полуночи, когда сэр Говард удовлетворенно отошел от своей работы, полюбовался ею на расстоянии и потянулся к палитре.
В животе печально заурчало.
Рыцарь поежился, будто все еще находился дома и его ожидал упрек вроде: "ну вот, опять ты со своими картинами и пообедать, и поужинать забыл!" Но замок хайли прятался в полумраке и тишине, его обитатели давно спали, и если бы сэр Говард поплелся на кухню прямо сейчас, над ним никто не осмелился бы смеяться.
"Я так люблю этот лес..."
Помимо холстов, сваленных в углу, пока еще чистых, на полках и тумбочках валялись толстые тетради с идеями и набросками, грубо зарисованными в походах. Там были и горы Альдамаса, летние, обросшие травами, словно бородой, и великан, чьи сильные лапы давили изломанный силуэт старого приятеля сэра Говарда, и диковинные птицы Хальвета, чьи серые крылья рвали воздух на части - умные, покорные существа, привыкшие к остроухому племени больше, чем люди. Там были храмы, церкви и площади Вилейна, там были северные и восточные берега Тринны, там была Тропа Великанов - древняя, со всех сторон окруженная руинами, где раньше, еще до прихода на Талайну королевской семьи Хилл, обитали гномы - сородичи основателей Саберны.
Сэр Говард улыбнулся. Он исходил Тринну вдоль и поперек, он помнил все ее дороги, новые и не очень. И все эти дороги - разбитые, блестящие лужами, пламенеющие листвой, - отпечатались в его памяти, жили в ней, как осколок личности самого рыцаря. А без них он стал бы неполноценным.
Серебристая луна взошла над багряными кронами, а возле нее загорелось одинокое красное пятнышко - звезда или планета, чей путь по небесному своду сегодня обернулся вокруг ночного светила. Оно мягко, вкрадчиво мерцало, и в рассеянные лунные лучи вмешивался редкий кровавый отблеск, будто небо намекало на скорую беду.
Сэр Говард не особо уважал астрономию, но Эс любил пропадать в недрах Фильты и таращился в дорогие гномьи телескопы, "щелкнутые" из Нота еще до того, как Уильяма возмутило беспечное драконье отношение к чужому имуществу. И он ежедневно упоминал о том, что различил в бесконечном танце планет и звезд. А еще он ощущал настроение неба, потому что был драконом, а драконы - это часть глухой синей высоты.
- Не нравится оно мне, - говорил Эс, вылезая из башни и направляясь к трапезной. - С ним уже неделю что-то не то.
Рыцарь подхватил со стола очередную тетрадь, перешитую темно-синими нитками, и открыл на относительно чистой странице - лишь в углу сиротливо болталось нечто вроде башмака, за шнурки привязанного к переплету. С удивлением его осмотрев и заключив, что рисовалась обувь параллельно Хэллоуину, в окружении десятков оранжевых тыкв и летучих мышей, сэр Говард покрутил между пальцев черный эльфийский карандаш, привыкая к его толщине и весу, и поднес к бумаге.
Неполная луна - третья четверть, - тянула голодные лапы к спящему Драконьему лесу, а ее случайный спутник полыхал, как магический огонь в храмах Вилейна. Волей карандаша он был черным, но воображение рыцаря облекло его в маслянистый карминовый цвет.
Сэра Говарда передернуло. Будучи нарисованной, эта картина внушала куда больший страх, чем бестолково пережидая нашествие облаков над замком.