Он обращается ко мне. У меня уходит секунда, чтобы понять это.
Но..о, я не могу прикоснутся к нему..
Я стискиваю зубы, подавляя тошноту, и поднимаю холодный, мясистый, неживой
Я дрожу и плачу вместе с Роном. Люциус смотрит на меня и направляет палочку на рану. Теплый, золотистый свет вырывается из палочки, соединяя кожу и с легкостью сращивая плоть.
Рон неожиданно затихает, в изумлении глядя на палец, слезы на его лице высыхают.
Я наклоняюсь вперед и целую его в щеку, крепко держа его лицо в своих окровавленных руках.
— Прости меня, я не хотела, я не знала, я не понимала что делаю.
Он смотрит на меня, крепко обнимает меня свободной рукой, кивает мне, но глаза его пусты. Он ничего не говорит.
Знает ли он? Понимает ли он, что я действительно не осознавала, что я делаю, и что я никогда-никогда не смогу простить себя за это?
Я слышу тихий смех Люциуса.
— Думаю, ты гордишься своим молодым человеком, грязнокровка, — он насмешливо улыбается. — Я надеюсь, что ты довольна хнычущим маленьким слизняком, который не может даже вынести пять минут боли, не крича как ребенок. Ты хорошо подобрала себе пару.
Рон встряхивает головой, его трясет от гнева.
— Хотел бы я посмотреть, как бы повел себя на нашем месте, ты, кусок дерьма!
Беллатрикс кидается к нему, но Люциус хватает ее за руку, не отводя от нас взгляда. И он усмехается.
— Я прошел через то же самое, если не больше, — говорит он тихо, и он все еще ухмыляется, но мне кажется, я видела тень, промелькнувшую в его глазах. — О да, вопреки расхожему мнению, мы не обращаемся с нашими пленниками хуже, чем вы обращаетесь с заключенными в Азкабане.
Нет, он… он лжет. Авроры бы никогда. Орден бы никогда такого не допустил.
Его насмешливая улыбка становится шире, по мере того как он изучает мою реакцию.
— Ты не веришь мне, грязнокровка? Что ж, позволь мне сказать тебе, что ты абсолютно не представляешь, что делают новые стражники Азкабана со своими заключенными в свободное время. Им же надо делать что-то, чтобы заключенные ощущали то же отчаяние и безнадежность, что и при дементорах.
— Вы врете, — я шепчу.
— Боюсь, что нет, — Долохов выходит вперед. — Я тоже там был, спасибо вам двоим и вашим маленьким друзьям. Я видел все это. Поверьте мне, то, что устраиваем вам мы, это просто поездка на пикник по сравнению с тем, что они делали
Но… они никогда не… не стали бы, ведь так?
Рон приходит в себя быстрее меня.
— Даже если так, это не оправдание! Что мы сделали вам, чтобы заслужить подобное?
— Неужели вам еще надо спрашивать? — Белла приподнимает бровь. — Посмотрите на себя, грязнокровка и предатель крови. Неужели нам еще нужно «оправдание», как ты это называешь?
— Даже если они обращались с вами так же плохо, как вы с нами, — Рон немного трясет, он игнорирует вопрос Беллатрикс, — вы это заслужили, за все, что вы сделали. Вы черт возьми заслужили
Люциус поворачивается к Долохову.
— После тебя, Антонин.
Долохов направляется к Рону, его палочка поднята, а на лице — пугающее голодное выражение.
— У тебя проблемы, парнишка.
Все… закончилось.
Это длилось часами, но теперь все кончено.
Люциус закрывает дверь за Беллатрикс и Долоховым, которые тащат Рона из камеры, и поворачивается ко мне с легкой улыбкой.
— Что ж, этот вечер определенно был… насыщенным, ты не находишь? Мы получили от тебя всю информацию, которую хотели. Как я и говорил, это заняло не так много времени, но теперь все закончилось. И я получил то, что хотел.
Я неподвижно сижу на полу, словно каменное изваяние. Я все еще чувствую запах крови, и, кажется, даже ощущаю ее вкус на языке.
Кровь. Кровь Рона все еще на моих руках.
Она въедается мне в кожу, как воспоминания въедаются в мой мозг…
Я тру свои руки, пытаясь соскрести кровь с ладоней. Она не смоется. Она никогда не смоется.
Скольких людей я обрекла на смерть этим вечером? Скольких предала?
— Скажи мне, моя маленькая
За всю свою жизнь я ни разу не чувствовала такой слепой ярости. Она кипит во мне бурлящим потоком, поглощает меня целиком. Сотрясаясь от дрожи, я поднимаюсь на ноги, и крепко сжимаю зубы, потому что моя голова вот-вот взорвется.