— Идите на хрен, — три крепких маленьких слова вырываются из меня.
Он широко улыбается, наслаждаясь и впитывая мой гнев и мою боль. Он подходит ближе, оттесняя меня к стене.
— Не хочу быть слишком оптимистичным, но, кажется, ты, наконец, выучила правила повиновения. Сегодня ты с большей охотой подчинилась мне, нежели вчера. Это значит, что даже у
Я больше не вынесу. Мне хочется изуродовать каждый дюйм его бледного, самодовольного лица. Я хочу глубоко вонзить в него нож, чтобы он истекал кровью и кричал в агонии.
Чтобы он почувствовал то, что чувствую я.
Он так близко, что у меня волосы встают дыбом, и ненависть, жгучая ненависть, волнами поднимается во мне.
— С трудом верится, что кто-то способен это сделать, — эта улыбка чеширского кота начинает меня раздражать. — И с кем? Со своим лучшим другом, с мальчишкой, которого ты
Гнев взрывается во мне, разрывая меня на миллион кусочков.
— Вы… Вы, больной, извращенец… Вы, Вы…
Я с трудом говорю.
Он хихикает.
Все. Его смех выводит меня из себя. Мой рука взлетает, и я сильно ударяю его ладонью по лицу.
Отпечаток моей руки остается на его бледной щеке, розовый, покрытый кровью, что была на моих руках.
Но мне уже все равно, и я ударяю его еще и еще. А затем начинаю молотить его в грудь кулаками, крича от гнева и боли, бессилия и чистой
Он хватает мои запястья, отводя мои руки от себя. Его лицо еще сильнее бледнеет от гнева, и теперь кровь Рона и мой отпечаток стали еще ярче. Он поднимает руку и бьет меня по лицу наотмашь, раз, другой, третий, гораздо сильнее, чем его била я. Моя голова запрокидывается назад с каждым ударом, пока, наконец, я не падаю на пол, вся в слезах и криках боли.
— Вы заставили меня это сделать! Вы
Он хватает меня за волосы и оттягивает голову назад, заставляя меня шипеть от боли.
— Как ты
— ПОЧЕМУ НЕТ? — в слезах кричу я. — Видит Бог, вы ранили меня! Почему я не могу ранить вас в ответ?
Он наставляет палочку на мое лицо, фыркая от гнева. Я пытаюсь отстраниться, стараясь не думать о том, что он собирается сделать.
Но ничего не происходит. Он лишь тихо смеется, проводя палочкой по моей щеке.
— О, посмотри на себя! Такая…слабая.
— Я не слабая.
— Ах, нет? — спрашивает он. — Вспомни, как быстро ты сказала мне все, что я хотел услышать. Немного боли, чуток страданий и ты запела, как птичка. Ты даже не можешь сопротивляться Империо. Разве это сила? Одному Богу известно, почему ты попала в Гриффиндор — факультет
Эти слова… они что-то задевают глубоко во мне, потому что, действительно… я не должна быть в Гриффиндоре. Я попала туда только потому, что хотела этого. Сортировочная Шляпа так и сказала:
Люциус пристально смотрит мне в глаза, и я пытаюсь скрыть свои мысли. Я не позволю ему увидеть это, не позволю узнать…
Слишком поздно. Он вновь улыбается, и у меня все плывет перед глазами: его лицо становится разноцветным размытым пятном, на котором ярко проступает красный цвет, красный, как кровь, кровь, красная…
— Что, правда? — его голос возвращает меня из небытия, и я снова четко вижу его ухмыляющееся лицо. — Равенкло? Не удивительно, что ты так слаба. Этот факультет известен своими мозгами и интеллектом, но больше ничем.
— Я — грифиндорка! — говорю я. — Шляпа распределила меня туда, она бы не сделала этого, если бы я не принадлежала..
— Но она сделала, грязнокровка. Ты знаешь это. Она сделала это из-за абсурдного предположения, что наш выбор делает нас теми, кто мы есть. Думаю, пора развеять этот миф, и советую тебе спуститься с небес на землю. Есть вещи, которые ты не в силах изменить.
— Это ложь! — слова звучат неискренне. Я действительно им больше не верю.
Он внимательно смотрит на меня некоторое время, и в его взгляде нет злобы, только спокойствие.
— Ты действительно в это веришь? Драко рассказывал мне про твою дурацкую эскападу по защите прав эльфов. О, как мы смеялись над этой маленькой историей. Ты действительно надеешься изменить мир к лучшему, маленькая грязнокровка?
Я не отвечаю. Он и так уже много обо мне знает. Как будто он хочет знать обо мне все, вывернуть наизнанку всю мою душу.
Я не собираюсь открываться ему.