Я скажу им все, что они хотят. Господи, помоги мне, но я скажу им все! Я скажу им, что Гарри планировал остаться в Норе на свадьбу Билл и Флер, а потом собирался отправиться в Годрикову Лощину, чтобы навестить могилы родителей.
— И куда же? — спрашивает Беллатрикс, повышая голос, чтобы перекричать Рона. Она удерживает Рона, пока он пытается вырваться из ее рук. — Куда он планирует отправиться?
Я несколько теряюсь, потому что понимаю, почему она так торопит меня. Под вопросом не только безопасность Гарри, под вопросом безопасность всего мира…
— Я не знаю.
Это правда. Технически, это правда. Я знаю, что он собирался делать, но не имею ни малейшего представления о том, куда ему придется отправиться, чтобы уничтожить хоркруксы.
Люциус убирает свою палочку, и Долохов отпускает его, чтобы изучить пергамент.
— Она говорит правду.
Я сдерживаю вздох облегчения, готовый сорваться у меня с губ. Значит, у этого пера есть недостаток. Оно не может распознать, что я что-то скрываю, если меня не спрашивают напрямую.
Спасибо тебе, Господи.
Но я опять сдала Гарри.
— Антонин, держи его опять, — говорит Люциус, направляя палочку на вторую руку Рона.
— Что вы делаете? — спрашиваю я обреченно. — Я же сказала вам, куда отправляется Гарри. Что вы делаете?
Он поворачивается ко мне, слегка улыбаясь.
— А на что это похоже?
— Но я дала вам то, что вы хотели.
— Да, я знаю, — он ухмыляется. — Но этого требует мое чувство прекрасного. Не терплю ассиметрию.
Он надавливает своей палочкой на кожу Рона, на нежную, чувствительную кожу внутренней стороны его руки, повергая его в очередную пучину боли и криков.
— ОСТАНОВИТЕСЬ, — я кричу. — ЧТО ВЫ ЕЩЕ ХОТИТЕ ОТ МЕНЯ? ПРОСТО ОСТАНОВИТЕСЬ!
Но тщетно. Я могу лишь вопить и кричать сколько угодно, но я не могу остановить агонию своего друга.
Я не могу это вынести. Я закрываю глаза.
Но крики продолжаются, напоминая вой баньши, снова и снова, снова и сновасноваснова…
Тишина. Потом мокрые, булькающие звуки.
Я открываю глаза.
Рон лежит на полу, на его руках — огромные красные рубцы.
Я смотрю на Люциуса, и мой гнев находит, наконец, выход — я кричу.
— Почему вы не остановились? Какого черта вы все это делаете?
Люциус крутит палочку между пальцев, осматривая свою работу с садистским удовлетворением. Он не удостаивает меня ответом.
— Вы его исцелите? — я не знаю, зачем я спрашиваю. Я не знаю, почему я все еще жду от него человечности. — В прошлый раз вы меня вылечили.
Беллатрикс с изумлением смотрит на него.
— Чего ради, спрашивается, ты ее исцелял? Мы же все равно собираемся от нее избавиться потом…
Люциус поднимает руку, и она захлопывает свой рот, прищурив глаза. Люциус, нахмурившись, смотрит на нее некоторое время, а потом отвечает мне.
— Нет, я не буду излечивать его, иначе потом я не смогу простить себе секундного сострадания к Уизли.
— Вы УБЛЮДОК! — горячие слезы текут по моим щекам. — Вы просто больной, отвратительный ТРУС! Как вы можете творить подобное с семнадцатилетним мальчиком только потому, что вы ненавидите его отца? Вы сумасшедший, ЧЕРТ…
Огромный невидимый кулак бьет меня в лицо. Моя голова резко поворачивается вбок от удара.
Но на этот раз это не Люциус.
Беллатрикс приближается ко мне, ярость пылает на ее бледном лице.
— Ты дерзкая маленькая сука! — она плюет мне в лицо. Ее теплая слюна стекает по моей щеке. — Как ты смеешь так разговаривать с теми, кто выше тебя?
Луч оранжевого цвета из ее палочки врезается мне в живот, и на меня накатывают волны тошноты, снова и снова. Я брыкаюсь и извиваюсь, пытаясь избавиться от пут, удерживающих меня у стены, а волны поднимаются снова и снова из моего желудка, о нет, опять!
Меня тошнит. Рвотные массы выходят через рот и нос. Я пытаюсь дышать, но желчь попадает мне в горло, и я задыхаюсь.
Но вдруг я снова начинаю свободно дышать, и мой желудок успокаивается. Я вижу, как Рон повис на шее Беллатрикс, оттаскивая ее от меня.
— Не смей ее трогать, ты, сука…
Но у него не было никаких шансов. Долохов направляет свою палочку на Рона, и тот отлетает назад и впечатывается в стену.
— Ты, тупой маленький ублюдок! — рычит Долохов. — Как ты посмел поднять на нее свою руку? Да ты даже грязь с ее туфель слизывать не достоин, ты слышишь меня? Круцио!
Рон пронзительно кричит, вновь падая на пол. О, Боже, как долго это будет продолжаться?
— Нет! — кричу я. — Пожалуйста, остановитесь, пожалуйста!
— Достаточно, Антонин.
На секунду кажется что Долохов может ослушаться приказа Люциуса, но он поднимает свою палочку, и Рон перестает кричать, оставшись лежать скрючившись на полу, судорожно дергаясь и дрожа.
И я начинаю рыдать. Громкие, болезненные рыдания сотрясают мое тело.
Мелодичный смех слышен из другого конца комнаты.