Тут я с удивлением заметил, что вокруг никто, кроме меня, не носит купальных костюмов. Конечно, для мужчин моей родины – особенно принадлежащих к низшим классам – не в диковинку купаться в костюме Адама, но только если поблизости нет женщин. Оглянувшись в сторону женских машин, я увидел, что от ближайшей из них к воде тянется специальный навес из ткани, полностью скрывающий купальщицу от взглядов мужчин и наоборот, без малейшего ущерба для чьей-либо скромности.
Тут наконец-то открылась дверь машины Дюпена. Встав на пороге, он с опаской оглядел окружившую его со всех сторон воду. Над морем воцарилась тишина. Все мигом забыли про меня и уставились на Дюпена, одетого в длинную фланелевую рубашку и выглядевшего в ней просто анекдотически. Лицо его приобрело зеленоватый оттенок – возможно, от излишней желчности, а может, от света, отражаемого поверхностью моря. Сделав два шага вниз по лесенке, он тут же изо всех сил вцепился в ее боковые стойки. Подошедший макальщик развернул бухту веревки, надежно привязанной к борту машины.
– Позвольте-ка, сэр…
Обвязанный веревкой вокруг талии, Дюпен сделался вылитым монахом из ордена кающихся грешников. Макальщик подал ему руку, но поздно: набежавшая высокая волна бесцеремонно и совершенно непочтительно смыла Дюпена с его импровизированного насеста. Он скрылся под водой, и на поверхности остался лишь подол рубашки, поднявшийся кверху, точно вывернутый наизнанку купол парашюта. Воистину, для него, как француза, воздушная стихия была много роднее водной.
Я поплыл на помощь Дюпену, но макальщик не растерялся и рванул за веревку. Выдернутый на поверхность Дюпен закашлялся и принялся жадно хватать ртом воздух.
– Вы в порядке?
– В полном, – ответил Дюпен, испепеляя меня взглядом.
Он кое-как утвердился на песчаном дне, отчаянно хлопая руками по воде, чтобы удержаться на ногах. Но тут он заметил, что прочие купальщики совершенно не одеты, и его лицо вновь утратило невозмутимость, сделавшись из зеленоватого пунцовым.
Я кивнул на его фланелевую рубашку и не смог удержаться от шутки:
– Не жмет?
Дюпен сузил глаза, но промолчал.
– Не желает ли сэр окунуться? – спросил смотритель. – Очень пользительно для здоровья.
Коварная фраза сорвалась с языка прежде, чем я успел удержать ее:
– Конечно же, ему следует окунуться!
Макальщик немедленно ухватил Дюпена за плечо, а свободную руку опустил на его макушку и нажал, заставив уйти под воду с головой. Подняв его на воздух, он проделал ту же процедуру еще дважды, точно при крещении. Дюпен поперхнулся и забился, точно упавший в воду кот, но совладать с обидчиком ему было не по силам. Когда ритуал наконец был завершен, он ожег меня яростным взглядом, молча вскарабкался в купальную машину и захлопнул за собой дверь.
– Еще несколько минут, сэр, – сказал я макальщику и поплыл прочь от берега.
С каждым гребком я думал о том, вправду ли Генри Арнольд решился купаться в этих водах темной июльской ночью. Может, не совладав с волнами, он был выброшен на берег и, уже умирая, не нашел иного приюта, кроме купальной машины? Или он был оставлен в этом импровизированном гробу кем-то, не сумевшим спасти его жизнь? Или, что еще хуже, он был убит, а тело его – спрятано в машине злодеем, уверенным, что его никто не найдет до утра? В этом случае – как он был убит? В свидетельстве о смерти деда ни слова не говорилось о причине его гибели, и ни одно из писем не проясняло ее обстоятельств…
Поднимаясь обратно в купальную машину, я не приблизился к разгадке ни на шаг.
На прощание макальщик объяснил, что нам следует идти по дорожке вдоль берега моря, и она выведет нас прямо к дому номер четыре на Нептун-сквер. Дом с меблированными комнатами оказался весьма очаровательным, а миссис Коулмен, жена племянника мисс Портер – приветливой розовощекой женщиной средних лет. Я представил нас как журналистов, работающих над эссе о том, что чувствуют люди, оказавшиеся жертвами преступных нападений, и желающих побеседовать с мисс Портер о Лондонском Монстре. Как ни странно, миссис Коулмен это ничуть не удивило. Она лишь попросила нас немного погулять по променаду, и, если мисс Портер будет рада принять нас, то будет готова к нашему возвращению. Мы последовали ее указаниям, а когда вернулись обратно в меблированные комнаты, миссис Коулмен проводила нас внутрь.
– Мисс Сара примет вас в своей гостиной.
Мы поднялись вслед за хозяйкой по лестнице и оказались в мрачной полутемной комнате. Здесь она пригласила нас сесть напротив позолоченного кресла – боюсь, нарочно украшенного так, что оно напоминало трон.
– Она скоро будет.
Хозяйка оставила нас и закрыла за собой дверь. Я осмотрел комнату. Два окна были занавешены бархатными шторами, наподобие театрального занавеса, совершенно не пропускавшими свет. Затхлый воздух и множество ненужных вещей производили гнетущее впечатление. Целая толпа фарфоровых статуэток, изображавших исключительно влюбленные пары в аляповатых костюмах, точно устроила бал на каминной полке. Стены были увешаны листовками и гравюрами в рамках.
Заметив мой интерес к ним, Дюпен подтвердил: