Эдгар Хантли, или Мемуары сомнамбулы

Вы знаете, что я верю в существование духа, который наполняет дыханием лесные чащи и бурные потоки. Мне нравится бродить в тенистых лощинах и общаться с девственной природой в диких землях Норуолка. Исчезновение Клитеро вновь давало мне повод посетить знакомые утесы и леса, ибо я пестовал надежду, что наткнусь в моих блужданиях на его следы. А что, если он еще жив? Да, он определенно высказывался о намерении покончить с собой. Но нельзя же уверенно утверждать, что трагедия уже произошла. А вдруг еще в моей власти не дать этому случиться? Вдруг я смогу вернуть его к спокойной полноценной жизни? По силам ли мне убедить Клитеро, что не стоит напрасно презирать и ненавидеть себя? Он не заслужил обвинений, которые сам себе предъявляет. Они скорее свидетельствуют о его безумии, но ведь возможно исцеление и от безумия. Умопомешательству и заблуждениям противостоит здравый смысл.

Я не сразу подумал о том, что Норуолк непригоден для обитания человека. Там нет ничего съедобного, кроме орехов, а на одних орехах долго не продержишься. Если Клитеро обосновался в этой пустынной местности, ему волей-неволей потребовалось бы искать себе пропитание за ее пределами, выпрашивая или воруя еду. Впрочем, подобный образ действий был бы слишком унизительным для него. Я вполне допускал, что он наслаждается уединением и магией высокогорной девственной природы, однако долго это продлиться не могло. Чтобы выжить, ему пришлось бы время от времени наведываться к людям в качестве грабителя или нищего. Однако ни на одной ферме по соседству Клитеро не объявлялся, и я вынужден был сделать вывод, что либо он ушел куда-то в дальние края, либо его нет в живых.

Я по-прежнему ежедневно углублялся в дикие земли Норуолка, но надежд на встречу с беглецом почти не питал. Если даже Клитеро не сбежал далеко, а притаился где-нибудь в глухомани или забился в пещеру, выследить его все равно не удастся. Такова уж особенность здешней природы.

Нелегко объяснить это в нескольких словах. Половина земель Солсбери, как вы знаете, непригодна для вспахивания ни лопатой, ни плугом. Плодоносна только узкая полоса вдоль реки, а к северу простирается пустынная необитаемая территория, неизвестно почему названная Норуолк. Можете ли вы представить кольцо около шести миль в диаметре, внутри которого чередуются во всем многообразии крутые возвышенности и глубокие впадины? Каждая лощина окружена утесами всевозможных форм и размеров и редко имеет сообщение с другими. И все они очень разные – от узких и глубоких, словно колодец, до раздольных, достигающих в ширину сотен ярдов. Даже в разгар лета в них зачастую, как зимой, лежит снег. Потоки, которые струятся из щелей и разбиваются на неисчислимые каскады, то окутаны туманами, то исчезают в глубоких пропастях, чтобы потом покинуть подземные русла и вырваться на свободу, где обретают покой, образуя стоячие озера, или вливаются в мелководные равнинные реки.

Природа здесь суровая, а места – труднопроходимые. Рухнувшие от бурь гигантские деревья за долгие столетия образовали густой надпочвенный мох, в котором нередко можно встретить кроликов и ящериц. Меланхоличные сосны даруют благодатную тень, а их вечный ропот прекрасно гармонирует с уединением и праздностью, с шелестом ливня и свистом ветра. Гикори и тополи, коими изобилуют иные низменности, здесь не растут – почва не содержит элементов, необходимых для их питания.

Продуваемая ветрами и испещренная обрывами, вытянутая в длину долина ведет в глубь Норуолка и пересекает его из конца в конец. По сути, долина заменяет здесь дорогу. Бесконечные лабиринты, откосы и впадины требуют от путника осторожности и сноровки. То по одну, то по другую сторону иногда появляются тропинки, словно обещающие вот-вот привести вас во внутренние области Норуолка, но в конце концов в результате мучительного преодоления неисчислимых препятствий вы все равно оказываетесь либо на краю пропасти, либо у подножия скалы.

Возможно, никто лучше меня не знает эту дикую местность, однако и мои познания далеко не совершенны. Правда, еще в детстве я исходил здесь многие мили в поисках орехов и ягод или просто по неодолимой склонности к бродяжничеству. Впоследствии расстояния моих прогулок увеличились, появились и новые цели. Когда Сарсфилд стал моим наставником, а я его любимым учеником, он брал меня с собой в дальние походы. Ему нравилось забредать в самую глухомань – отчасти из любви к живописным пейзажам запустения, отчасти потому, что он мог быстро пополнять там свои ботанические и минералогические коллекции. К тому же он полагал, что в пути для меня не так скучны будут его беседы общего и нравоучительного характера. Во время этих путешествий я неплохо изучил территорию Норуолка, по крайней мере наиболее доступные ее части, но оставалось еще слишком много мест, куда можно было попасть, лишь имея крылья, и тропинок, по которым я никогда не ходил.