Эдгар Хантли, или Мемуары сомнамбулы

И все же мне казалось разумным идти, никуда не сворачивая. У всякой дороги бывает начало и конец. Несколько часов протекли в неопределенности. Солнце уже стояло в зените, а предела моим скитаниям не было видно. Тропинка окончательно затерялась в камнях и траве, и теперь меня окружала лишь девственная глухомань. От жажды я страдал сильнее, чем от голода, но время от времени утолял ее из ручейков, которые встречались по дороге.

У одного из них я присел отдохнуть и поразмыслить о своем положении. Вновь найденная тропа, похоже, вела меня по кругу, и мне начало казаться, что, пройдя долгий путь, я не так уж далеко ушел от исходной точки.

Оглядевшись, я заметил в нескольких шагах небольшую заводь, образованную речушкой. А когда приблизился, увидел там другую тропу, протоптанную, судя по следам, стадом домашнего скота; еще мне попался на глаза старый поломанный деревянный черпак, который валялся на обочине. Это воодушевило меня, и я повернул на новую тропу. Она тоже извивалась, петляла, но я упрямо брел по ней, пока не очутился на возвышенности, где земля была гораздо лучше, нежели в низине. Клеверный луг и несколько яблонь уже окончательно убедили меня, что человеческое жилье где-то недалеко. Затем я пересек поле и, к невыразимой моей радости, различил очертания дома.

Этот дом отличался от того, в котором я ночевал накануне. Тоже тесный и низкий, он был построен из струганых досок. Застекленное окно пропускало внутрь свет, труба дымохода выходила на крышу и была аккуратно сложена из хорошо обожженного кирпича. Вблизи я услышал детские голоса и жужжание прялки.

Вы не можете представить, какое ликование охватило меня. Ну наконец-то! Здесь живут люди, такие же, как я, и они, несомненно, окажут мне гостеприимный прием. Я поднялся на крыльцо и переступил порог.

За прялкой сидела миловидная женщина, а рядом с ней двое ее детей играли на полу. Мое отрепье, неухоженный вид, ружье и томагавк не могли не напугать ее. Она остановила колесо прялки и посмотрела на меня так, как будто увидела призрака.

Я постарался успокоить ее, приняв вид просительный и смиренный. Объяснил, что я путешественник, что сбился с дороги и не знаю уже, сколько времени скитаюсь по этой дикой земле, полуживой от голода. Мне бы только немного поесть, молил я, что угодно – черствое, не первой свежести, – лишь бы это была еда.

После небольшой паузы женщина не без доли опасения предложила мне пройти в дом. Потом принесла молока и черного хлеба. Расширившимися глазами смотрела она, как я жадно поглощаю эту пищу. Ни одно лакомство не доставляло мне такого наслаждения. Наконец хозяйка прервала молчание, посетовала на мой изможденный вид и заметила, что я, наверное, тот, про кого спрашивали несколько часов назад.

От ее слов меня охватило волнение, и я поспешил удовлетворить свое любопытство. В ответ на мои вопросы она рассказала, что в доме останавливались трое мужчин, которые интересовались, не встречал ли ее муж в последние три дня человека, чье описание вполне соответствовало моему облику. Высокий, тощий, в рубашке и штанах, раненный в щеку.

Я спросил, что еще они говорили об этом человеке.

– Он из Солсбери, – охотно сообщила женщина. – Вероятно, пошел в горы и заблудился, а может, с ним случилось несчастье. Трое суток, как он исчез. Но прошлой ночью его вроде бы видели у хижины Деб.

– Что за Деб? И где эта хижина?

– Далеко, в самой глуши. Деб – индеанка, старуха. Ее еще зовут Королевой Мэб. Отсюда восемь миль до ее жилища.

Многие вопросы и сомнения сразу отпали благодаря этой информации. Королева Мэб… Я знал ее не понаслышке.

Она из племени делаваров, или, как их еще называют, ленни-ленапе. Не так давно вся наша округа была во владении этих индейцев, которые ушли отсюда лет тридцать назад из-за бесконечных вторжений английских колонистов. Теперь они обитают на берегах Вабаша и Маскингама.

Решение о переселении в новые места было принято советом старейшин и одобрено всем племенем. Кроме одной женщины. Ее происхождение, таланты и почтенный возраст вызывали огромное уважение у соплеменников, и она пользовалась среди них немалым авторитетом. Все свое влияние употребила она на то, чтобы уговорить их не покидать родную землю, но ее страсть и красноречие не возымели действия. Тогда Деб объявила, что не присоединится к ним, а останется присматривать за землями делаваров, брошенными ее нечестивыми соплеменниками.

Теперь на месте их поселения располагаются скотный двор и огороды моего дяди. Когда индейцы ушли, старуха Деб сожгла опустевшие вигвамы, а сама перебралась в неприступный уголок Норуолка. Она жила по обычаям индейцев, в одиночку обрабатывала небольшую маисовую плантацию, и никто не трогал ее и не мешал ей.