Единая-неделимая

«…борьба за свободу, за братство народов, за социализм. Необходимо начать борьбу за мир без аннексий и контрибуций. Такой мир возможен только при осуждении всяких помыслов о насилии над правами и свободами народов. Занятие целых стран или их отдельных частей не должно вести к их насильственному присоединению. Никаких аннексий, ни открытых, ни срытых, никаких насильственных экономических присоединений, которые вследствие неизбежно связанного с ними политического бесправия носят еще более невыносимый характер! Самоопределение наше должно быть непоколебимой основой национальных отношений»…

Манифест заканчивался призывом к пролетариям:

«Рабочие и работницы! Матери и отцы! Вдовы и сироты! Раненые и искалеченные! Ко всем вам, кто страдает от войны и через войну, ко всем вам мы взываем через границы, через дымящиеся поля битв, через разрушенные города и деревни: пролетарии всех стран соединяйтесь!..»

Этот манифест был написан в сентябре 1915 года и подписан в первую очередь немцами: Георгом Ледебуром и Адольфом Гофманом, потом французами: Бурдероном и Маргеймом, итальянцами: Модильяни и Лацари и за ними русскими: Лениным, Аксельродом и Бобровым, поляками: Лапинским, Барским и Ганецким, румыном Раковским, болгарином Коларовым, шведами и норвежцами: Хеглундом и Туре-Нермапом, голландцем Роландс-Гольстом и швейцарцами: Гриммом и Кэном…

Целых два года с тех пор Андрей Андреевич спрашивал себя, придет ли тот день, когда творцы этого манифеста ступят на Русскую землю. Спрашивал и не мог ответить. Порою он считал их появление в Петербурге невозможным. Они были из бездны. Они были от смерти. Но неужели смерть победит? Андрей Андреевич вспоминал свои посещения покойницкой, запах тления и вид работы смерти и сравнивал все это с цветущими детишками, спешившими в гимназию. Кто кого победит? Но Андрей Андреевич устал от своих вечно двоящихся мыслей, и ему хотелось лишь одного: чтобы кто-нибудь победил. Он готов был идти за любым победителем.

Хотя бы победителем была смерть!

В мартовской революции 1917 года он уже чувствовал запах трупного разложения. Чем больше развивалась она, тем больше он думал, что теперь возможна победа смерти. Возможен стал, наконец, и приезд людей, звавших в бездну. Их час пришел.

III

3 апреля 1917 года Андрей Андреевич получил сообщение от партии, что вечером по Финляндской дороге прибывает сам товарищ Ленин. Андрей Андреевичу прислали пропуск в парадные императорские комнаты вокзала.

Был теплый, ясный, весенний вечер. Камни мостовых блестели и, когда солнце спускалось за клиникой Виллье, ясные северные сумерки клали красивую задумчивость на полноводную Неву и на уходящие дали набережных и дворцов. Красным огнем горели стекла их верхних покоев.

Андрей Андреевич шел пешком через Литейный мост. Толпы рабочих стремились туда же.

— Ленин привез мир, — говорили в толпе.

— Теперь шабаш! Повоевали и будет!

Лица были радостны и счастливы. Андрей Андреевич думал: «Как странно! Пять месяцев назад это самое стремление к миру было поставлено в основу клеветы на царицу, как самое страшное обвинение. Из-за этого писали на нее пасквили и сейчас держат ее под многими караулами в Царском Селе. А вот теперь идут встречать Ленина как миротворца».

Рабочие, одни нестройными кучами, другие подобием воинских колонн с алыми знаменами, шли на площадь перед вокзалом. Все были украшены красными бантами.

Строем прошли воинские части с офицерами, с красными флагами и с музыкой.

Ведь они тоже знали, что Ленин изменник и шпион, а вот шли не арестовывать его, не судить полевым судом, а встречать и приветствовать.

Эта дикая уродливость мысли, это попрание здравого смысла нравились Андрею Андреевичу. Это все говорило ему, что теперь подходят времена, когда из двух сил, сражающихся над миром, одна решительно гнется, а другая должна решительно победить.