Единая теория всего [Трилогия]

— Значит, самоубийство?

Генрих Осипович пожевал мундштук трубки, подумал и кивнул:

— Несомненно.

— Способ, я бы сказал, несколько экстравагантный.

Левин кивнул.

— Согласен, но мне приходилось видеть и не такое. Помню, в 1978-м топором себя зарубил человек: поднял над головой и несколько раз ударил по темени нижним заостренным краем лезвия, можете себе представить? Будто клювом долбил, пока не пробил череп. Или в 1980-м, как раз Олимпиада была, летом: самоубийство двумя ударами ножа в сердце. Звучит, как недобрый какой-то анекдот, но ведь было: при остановке сердца человек не умирает мгновенно, проходит от десяти до двадцати секунд, прежде чем мозг отключает сознание из-за недостатка притока крови, и еще несколько минут, пока изменения не станут необратимыми. Но картина в обоих случаях, как вы понимаете, на первый взгляд была однозначной: вот труп с множественными рублеными ранами черепа и окровавленный топор рядом, а вот, пожалуйста, сидит в кресле весь белый, рукоятка финки торчит из груди и рядом еще одна проникающая рана в межреберье. А то, что мы на Кировском проспекте увидели, очень похоже на острое биполярное расстройство. В посмертной психиатрической экспертизе нам отказали, но на мой дилетантский взгляд, там словно две личности боролись, причем одинаково обезумевшие: одна заставляла несчастного Рубинчика крушить голыми руками свое жилище и биться головой в шкафы и стены, а другая пыталась все это прекратить: сначала ножом заколоться — на груди очень характерные для неуверенных попыток самоубийства ранения, — потом, вероятно, достать через глаза до мозга, ну а потом просто выпрыгнуть из окна вперед головой.

— Боря никогда психопатом не был, — заметил я.

— Если человек находится в состоянии стресса или невроза, то спровоцировать острое психотическое состояние может любой раздражитель. Хотя бы даже и алкоголь, он же как раз выпивал тогда.

Левин замолчал, сопя трубкой. Повисла странная пауза. Не затем ведь они меня приглашали, чтобы послушать художественное чтение краткого содержания экспертизы? Я пожал плечами и спросил:

— Лена, а что у тебя?

— Ничего, что могло бы однозначно указывать на убийство. Кровь везде только Рубинчика. В квартире такой разгром, что выделить в нем какие-то посторонние включения довольно сложно. Отпечатков полно, в основном конечно, покойного Бори, но и других тоже достаточно, что совершенно нормально: у него бывали гости, и кое-кто из них, кстати, оставил несколько женских волос разной длины и цвета, которые я нашла на полу у зеркала в спальне и в ванной. Дверная ручка захватана, но еще до моего приезда за нее кто только не брался. На стакане и бутылке с коньяком отпечатки пальцев только хозяина, никто больше к этим предметам не притрагивался. В общем, если бы мы понимали, что это убийство, можно было бы попробовать за что-нибудь зацепиться: все отпечатки проверить, волосы по всей квартире аккуратно собрать, чтобы сформировать банк улик, когда злодеев поймают. Но у нас однозначное заключение о характере повреждений и нет ничего, что так же однозначно свидетельствовало бы о присутствии в ту ночь посторонних. Ну… кроме нетронутого угла в комнате. И моей личной в этом глубокой уверенности.

— Есть новые свидетельские показания, — сообщил я и рассказал о разговоре со Львом Львовичем.

Леночка захлопала в ладоши и торжествующе закричала:

— Ага! Я же говорила!

— Ну, выводов экспертизы это же не отменяет, не так ли? — резонно заметил Левин. — Да и показания, как я понял, неоднозначные.

— Неоднозначные, — согласился я. — Свидетель сейчас у меня в управлении, фоторобот рисует, посмотрим, что получится. Для повторного представления к возбуждению дела об убийстве оснований это не даст, да я и не собираюсь второму отделу работы подкидывать — зафиксирую для себя и приложу к делу „вежливых людей“, на всякий случай. Хотя все это странно.

— Очень странно, — согласился Генрих Осипович.

— Запутанная история, — добавила Леночка.

Они снова замолчали. Я ждал. Левин вздохнул и принялся раскуривать погасшую трубку. Леночка бросила на него быстрый взгляд. Он чуть заметно кивнул.

— Странности вообще в последнее время зачастили, — начала она.

— А мы можем их только фиксировать, — продолжил Левин, справившийся, наконец, с трубкой. — И отвечать на поставленные вопросы.

— Чернорабочие следственного дела, — вздохнула Леночка.

— И, если что-то происходит совсем уж из ряда вон, нам остается только удивиться про себя, провести экспертизу согласно вопросам, которые задавали не мы, и спокойно жить дальше.

— Вас еще можно чем-то удивить, Генрих Осипович? — усомнился я.

— Редко, но можно. Вот, скажем, неделю назад, 8 августа, в среду. Ответственный работник Ленгорисполкома, товарищ Трусан. Руководитель выездной комиссии, между прочим, — это которая разрешения выдает на выезд за границу и занимается всем, что с этой темой связано.

— Молодой, тридцать пять лет всего. На должности хорошей и не женат, — добавила Леночка.

— А что с ним случилось? — спросил я.

— Сгорел на работе, — отозвалась Лена.

— В прямом смысле слова.