Эдинбург. История города

Члены городского совета предчувствовали такой поворот событий. Именно поэтому они подняли портовые налоги в Лейте. Капитаны, входящие в порт, должны были платить за право отдать якорь, за буи, за количество матросов на борту, вносить лоцманский сбор и плату за стоянку в доке — и все до того, как прибывали таможенники, чтобы собрать налоги за провозимый груз. Подобная практика едва ли способствовала популярности гавани, ради которой, собственно, все и затевалось. Торговля пришла в упадок и через несколько лет прекратилась совсем, на радость Гранжмута и Данди. Городскому совету ничего не оставалось, как опять обратиться к правительству, которое в обеспечение следующего заема взяло городскую собственность, включая и саму гавань. Последней надеждой было основание акционерного общества, которое владело бы и управляло портом на средства, полученные в виде сборов за пользование в таком объеме, что позволил бы погашать задолженность. Местные купцы поняли, что эти сборы их разорят. И кто станет акционерами? Разумеется, члены городского совета Эдинбурга.

Мелвилл пытался достичь компромисса. Он наделил властью над гаванью специально уполномоченных лиц, поровну от Эдинбурга и от Лейта. Однако дело снова зашло в тупик, и разрубить этот узел смогло только банкротство Эдинбурга, разоренного и неспособного взять в долг у кого-либо еще. Некоторые долги были прощены, оплата других перенесена. Правительство переписало документы, касающиеся управления гаванью и ввело в правление собственных делегатов, чтобы уравновесить представленные стороны. Оно также освободило Лейт от долгого рабства, превратив его в самостоятельный вольный город. [309]

Для Эдинбурга все это было поражением и поистине сокрушительным. Ему вскоре предстояло утратить независимость, дарованную королевской грамотой пять столетий тому назад. Парламентский акт 1833 года о муниципальных корпорациях в Шотландии приравнял столицу к прочим вольным городам, подчинив их абсолютной власти британского парламента. Однако народ ликовал.

Глава шестая «Город-прибежище» (Генри Кокберн)

Однажды вечером в начале марта 1828 года Томас Карлейль вышел из своего жилища в Коумли-Бэнк, на северо-западной окраине Эдинбурга, прошел на восток, в район Стокбридж, и пересек реку Уотер-оф-Лейт, а затем поднялся на крутой холм и вышел на Грейт-Кинг-стрит, к дому философа сэра Уильяма Гамильтона. Карлейль направлялся в один из литературных салонов Гамильтона. Там ему предстояло присоединиться к компании, в которую входили Джеймс Браун, редактор «Каледонского Меркурия», — обычно его отличала бурная суетливость, но на сей раз он сидел и краснел, поскольку позволил себе в печатном издании усмехнуться над «угрюмым облаком немецкого трансцендентализма» Карлейля; Томас де Куинси, все еще витавший в привычном опиумном опьянении; Томас Гамильтон, младший брат сэра Уильяма, герой Пиренейской войны и автор ныне забытого романа «Сирил Торнтон»; Джордж Мойр, уже ставший переводчиком Шиллера, в будущем — профессор риторики Эдинбургского университета; Джеймс Рассел, профессор клинической хирургии того же университета; и некий капитан Скиннер из Киркалди, только что прибывший из Веймара и, пропевший собравшимся вступление к стихотворению Гете «Ты знаешь край лимонных рощ в цвету». Собрание явно проходило в тевтонской атмосфере. Это, похоже, привело Карлейля в еще более мрачное расположение духа, чем обычно, хотя увеселения в стиле этой нации были ему не чужды. Позднее он ворчливо отметил: «Сирил Торнтон и я выпили по полбокала кларета и каждый отужинали одной картофелиной. Одной-единственной, и это не вызвало ничьих комментариев, что мне представляется вежливым». [310]