Единственная для темного эльфа 3 (СИ)

Обернувшись, она растерянно разомкнула губы. Хотела сказать нечто, что могло больно ужалить мне сердце, оттого я не стал дожидаться:

— Я обыскал весь храм в поисках тебя, а ты… молишься? Ты ведь даже не веришь в наших богов!

Было так больно, невыносимо больно от осознания, что она может исчезнуть. Что однажды я приду к ней в храм и Алазар принесет мне весть… Кого я обманываю? Это был страх. Я боялся потерять ее. Боялся ее не найти каждый раз, как возвращался в Сибил с заданий. Выполняя работу в других городах, телепортами возвращался в этот городишко, чтобы хотя бы вечером успеть увидеть родное лицо, до того, как Алазар закроет храм для посещений.

Даже тогда я еще подолгу не уходил, утешая себя тем, что нас разделяют теперь не мили, а всего лишь каменная стена. Как бы далеко меня не отправила судьба, я знал, что вернусь к ней. Услышу ее голос. Она подарит мне улыбку, а я буду любоваться ее глазами.

Вместо моей девочки тогда мне ответил Алазар:

— Ая взывает к богам, Фалькониэль, чтобы найти ответы, — и это не то, что я хотел услышать.

— Какие еще ответы? — голос пришлось понизить, чтобы не выдать дрожь. Я знал, зачем она молилась. Не признавался даже себе.

— Девушка ищет свое предназначение и, выполнив его, желает вернуться домой. Боги должны в этом помочь.

— Домой… — выдохнул, глядя прямо на нее. Родной недоумевающий взгляд сейчас жалил острее клинка. — Домой, значит…

Она догнала меня почти сразу же. Я так хотел, чтобы она коснулась меня, позволила ощутить свое тепло, нежность кожи, что даже перестал дышать. Понимал ли я тогда, что уже любил ее? Как мужчина любит женщину. Это уже было нечто большее, чем дружба.

— Да что с тобой такое?

— Почему ты не сказала мне? — я ждал ее оправданий. Надеялся услышать слова заверения, что шансов вернуться в свой мир у нее нет. Эгоистично? Наверно.

И моя девочка наградила меня своим касанием. Взяла за руку, чтобы отвести в свою келью. Именно там она призналась мне, что в ее родном мире у меня нет соперников. Она рвалась к матери, и ее желание было оправдано. Укачивая ее в собственных объятиях, я обретал покой от мысли, что мое сокровище все также оставалась моей.'

Она была особенной. Наша дружба была для нее важнее мнения окружающих.

Она замечала косые взгляды вокруг, когда горожане видели нас вместе, слышала осуждающие шепотки, но никогда не придавала этому значения. Ей было плевать на сплетни рыночных фей, на кивки уличных девиц, на возмущения благородных барышень. Чему-то таинственно улыбалась временами, заслышав обсуждения нашей пары. А мне, прожившему почти три сотни лет, всегда не замечавшему такую мелочь, захотелось, чтобы она об этом ничего не знала. Мне было не важно их мнение, но было важно ее.

А она без отторжения и недовольства позволяла находиться рядом, радовалась моему присутствию, ценила меня больше, чем всех окружающих вокруг.