Единственная дочь

Он как будто говорит загадками. С чего он решил, что Бек не испытывает ненависти к своему похитителю? Почему?

– Вы не верите, что я его ненавижу, – размышляю я вслух. – Думаете, я хорошо к нему отношусь?

Он ничего не говорит.

– Думаете, я люблю его? – вырывается у меня. Это звучит как обвинение, но он и бровью не ведет. Именно это он и думает.

А потом наконец до меня доходит; все встает на свои места. Как он смотрел на меня, словно на лгунью, когда мы стоял на том месте, где Бек похитили. Именно тогда он и начал сомневаться во мне.

– Вы считаете, что этот кто-то, кто знал… меня. – Я чуть было не сказала ее. Он молчит и едет дальше. Это равносильно согласию. – А что насчет телефона? Если ваша теория верна, как он там оказался?

– Подбросили, – отвечает он. Так уверенно, словно это доказанный факт.

– Это же бред!

– Бред – это думать, что в таком спокойном районе никто, даже какой-нибудь сосед-полуночник, не услышал бы, как пристают к девушке, – рявкнул он.

После его слов в машине повисает тишина. Он прав. Как я не додумалась до этого раньше? Спустя какое-то время я замечаю, что мы едем обратно тем же путем.

– Вы везете меня домой?

– Только если ты не помнишь, куда еще ходила в тот день, а так на сегодня все.

Но есть кое-что еще. Джек сказал, что Бек приходила к Лиззи, но той не было дома. Андополис почему-то не знает об этом.

– Завтра в то же время? – спрашиваю я, когда он подъезжает к моему дому.

– Я должен заняться настоящими жертвами, которые нуждаются в моей помощи и хотят ее.

– Значит, на этом все?

– На этом все, Ребекка.

Я знаю, что должна быть счастлива. Наконец-то я добилась того, чего хотела; Андополис отстанет от меня. Но я не испытываю радости. И не потому, что преступник может и сейчас тайно следить за мной, хотя эта мысль меня ужасает. Нет, дело в том, что Андополис сказал о жертвах. Бек была настоящей жертвой, а из-за меня правду никогда не раскроют. И никогда не будет наказания за то, что с ней случилось.

Я больше не хочу думать о Бек. Мне вдруг кажется, что она берет надо мной верх, начинает доминировать. Словно граница между нами размывается.

Как будто я на самом деле Бек Винтер – только ее бледная версия, не такая яркая и любимая, как оригинал.

Дома в гостиной надрывается телевизор.

«…Пропала в 2003 году по дороге с работы домой. Полиция пока не делает официального заявления, действительно ли Ребекка Винтер найдена после десятилетнего отсутствия».

– Привет, Бек, – говорит Эндрю, когда я вхожу в гостиную, – как все прошло с Винсом?

Он и Пол сидят на диване и напряженно смотрят на экран.

– Хорошо, – отвечаю я. Я не хочу это обсуждать. Я не хочу говорить им, что, кто бы ни был виноват в исчезновении их сестры, его никогда не поймают. Я не хочу говорить им, что все это из-за меня. Что я завалила расследование и человек, который похитил их сестру, никогда не пойдет под суд. Я отчаянно хочу сбежать от всего. Мне кажется, что я сто лет не вдыхала свежего воздуха. Но я не могу никуда выбраться без машины. Поэтому я поднимаюсь к себе наверх, надеваю гораздо более скромное платье и звоню Джеку. Сейчас только он может помочь мне почувствовать себя лучше.

Мы лежим в его постели, последние лучи солнца освещают комнату. Мы целуемся страстно и нежно. Кажется, что это может длиться вечно.

– Не могу поверить, что это происходит, – говорит он, осторожно касаясь моих волос.

– Знаю, – отвечаю я. Я от него без ума.

– Если бы кто-то сказал неделю назад, что я буду целоваться с Бек Винтер, я бы решил, что он сумасшедший. Просто псих.

Я улыбаюсь ему, но мне немного больно. Я ненавижу, когда он называет меня ее именем. Если бы я могла сказать ему правду.

– Ты выглядишь грустной, – говорит он. – О чем ты думаешь?

– Если бы мы могли быть абсолютно честны друг с другом, – отвечаю я и на секунду чувствую, что могу рассказать ему все. Но он отодвигается от меня и переворачивается на спину.

– Ты права, – говорит он. – Прости. Это было так очевидно, что я лгал?

Я догадываюсь, что он о той новой затее с Кингсли, когда я спросила, опасно ли это.

– Просто вижу людей насквозь, – объясняю я.

– А я нет. У меня это вообще не получается, – говорит он. Я знаю, едва не вырывается у меня.

– Ты не обязан рассказывать мне, – успокаиваю я его. Я больше не хочу говорить об этом. Я просто хочу, чтобы он снова поцеловал меня. Хочу наслаждаться им и ни о чем не думать.

– Нет, ты права. Мне кажется, ты сможешь понять. – Он снова поворачивается и пристально смотрит на меня. – Ты самый бескорыстный человек, которого я знаю.

Я не могу подобрать слов, поэтому молчу.

– Сотрудникам Красного Креста разрешено проходить в лагеря для беженцев. Я долго добивался этого распределения – даже на работу к ним устроился. Наконец меня направили туда. Через две недели я еду на остров Манус и собираюсь взять с собой скрытую камеру.

Я потрясенно смотрю на него. Я вовсе не это ожидала услышать.

– Собираюсь вести прямую трансляцию в блоге, – продолжает он. – Думаю, люди имеют право знать, что происходит.

– Но если ты попадешься, у тебя будут большие проблемы! Разве не он должен это делать?

– Кто?