Единственная дочь

Я выглядываю в окно рядом с входной дверью. Улица пуста. В самом конце дороги желтеет несколько пластмассовых дорожных заграждений. На кухонном столе мама оставила для меня тарелку с двумя тостами с арахисовым маслом. Она разрезала их на треугольники, как обычно делают для маленьких детей. Интересно, твердую корочку она тоже начнет обрезать? Но я рада завтраку. Проглатываю все быстро, едва различая вкус и надеясь, что хлеб впитает в себя хотя бы немного алкоголя. Я слышу звук заворачивающих на подъездную дорожку колес. Видимо, Андополис уже здесь. Хватаю последний треугольный тост и иду на поиски мамы, чтобы попрощаться. Из-за двери спальни ответа не последовало, но я слышу какое-то движение в постирочной комнате. Входя туда, я вижу, что дверь в гараж наполовину открыта. Я понимаю, что еще никогда туда не заходила.

Толкаю дверь и ёжусь: здесь намного холоднее, чем в доме. Спускаюсь по трем узким ступенькам на цементный пол гаража. Немного пахнет плесенью и гнилью. Гараж заставлен коробками и книжными стеллажами, старыми детскими велосипедами, а в углу валяется скомканная грязная белая простыня. Странно, что мама это допустила. Кажется, она беспрестанно чистит весь дом, даже когда он безупречен. Свет тусклый, но из-за одного из стеллажей доносится шуршание.

– Мама?

Хлопок – и она появляется из-за книг, держа в руках фотоальбом.

– Иди в дом! – резко говорит она. – Здесь полно пауков.

Она как-то странно смотрит на меня, словно боится. Ее глаза бегают между мной и стеной сзади. Я оборачиваюсь, чтобы взглянуть, на что она смотрит, но там ничего нет, только коробки.

– О’кей, просто хотела попрощаться, – оправдываюсь я.

– Пока, – отвечает она и снова исчезает за полками.

Я сажусь в машину к Андополису, наслаждаясь выражением его лица: кажется, что его глаза вот-вот вылезут из орбит, когда он видит мой наряд. Это лучшее, что я нашла в шкафу Бек, – крохотная черная кожаная юбка и обтягивающая черная майка. Мне холодно и хочется покрепче запахнуть пальто. Но я оставляю его расстегнутым, чтобы Андополис не мог оторвать глаз от бледных ног своей маленькой жертвы.

– Почему вы на меня так смотрите? – спрашиваю я.

– Как так? – Он быстро отворачивается, включает зажигание и выезжает с подъездной дорожки. – Тебе лучше прикрыть лицо, когда мы будем проезжать мимо репортеров, – говорит он, прочистив горло.

Я наклоняюсь вперед, кладу руки на колени и накрываюсь пальто с головой. Я не хочу, чтобы они видели хоть какую-то часть меня. Когда их крики и возгласы стихают, я снова выпрямляюсь на сиденье.

– Когда они уедут? – спрашиваю я его.

– Они не будут здесь долго околачиваться. Если ты не станешь им ничего показывать. – Его взгляд снова метнулся к моим ногам.

Остаток пути он едет молча. Я обращаю внимание на его руки. Ногти обкусаны до самого мяса. Кое-где даже осталась запекшаяся кровь. Я по-настоящему доканала его. Мы паркуемся перед «Макдоналдсом» и наблюдаем, как несчастный персонал переворачивает бургеры и моет полы. Бек, должно быть, ненавидела эту работу. Спустя какое-то время я понимаю, что один из сотрудников мне немного знаком. Я прищуриваюсь, пытаясь вспомнить, где его видела. Он старше всех остальных; он облокачивается о прилавок, смеется с одной из девушек. Потом до меня доходит. Он был на одной из фотографий персонала «Макдоналдса» 2003 года, Лукас.

– А внутрь мы не пойдем? – спрашиваю я.

– Слишком большая вероятность, что тебя узнают, – отвечает он, снова оглядывая меня с ног до головы. Возможно, он просто не хочет заходить туда со мной из боязни, что люди примут меня за проститутку или типа того. Я замечаю, как его рука инстинктивно тянется ко рту; он тоже это замечает и заставляет себя остановиться, прежде чем его ноготь оказывается между зубами. Но я теперь знаю, что близка к цели. Он практически на пределе. Я почти сделала это; почти выиграла.

– Но вы возили меня в автобусе, – говорю я.

– Да, но это было до того, как ты обратилась к прессе.

– Я не обращалась к прессе.

– Ну да, конечно.

Какое-то время мы сидим в тишине.

– Ты начинаешь изматывать меня. – В его голосе звучит мольба. – Все, чего я хочу, – это помочь тебе.

– Ну, может быть, я не хочу вашей помощи. Может, мне и так хорошо.

Андополис ударяет рукой по рулю, и я подпрыгиваю от неожиданности.

– Черт возьми, Бек! Кто это? Кого ты покрываешь?

– Никого!

Он рычит от злости, включает зажигание и задним ходом очень быстро выезжает с парковочного места.

– Да как вы вообще можете предполагать, что я кого-то покрываю? – возмущаюсь я. – Не думаете, что я ненавижу человека, который украл мою жизнь?

Вообще-то это я украла жизнь Бек.

– Нет, я не думаю, что ты его ненавидишь.

– Конечно! Я ненавижу его больше всего в жизни! Вы ведете себя так, словно все это моя вина, словно я знала, что меня похитят. Откуда, черт возьми, мне было знать, что такое случится?

Я осознаю, что спрашиваю его по-настоящему.

– Если это вообще было, – бурчит он себе под нос, газуя.

– Что вы имеете в виду? – спрашиваю я.

Андополис ничего не отвечает.