Единственная дочь

– Еще чего! – восклицаю я с наигранным возмущением. Так лучше. Для меня будет безопаснее продолжать ребячиться и отшучиваться, пока не разберусь в своих чувствах.

В этот момент перед домом с визгом тормозит машина, раздается звук хлопающих дверей.

– Кто это? – спрашиваю я.

– Не знаю. Винс?

– Не, – отвечаю я.

Он поднимается, и странные вспышки света озаряют его лицо, когда он распахивает входную дверь.

– Эндрю? Пол? – спрашивает голос.

Пол захлопывает дверь с такой силой, что я практически подпрыгиваю на месте.

– Чертовы пиявки! – кричит он.

– Что? – ничего не понимая, спрашиваю я.

Он выглядит таким сердитым, лицо покраснело.

– Похоже, ресторан отменяется, – рявкает он и шагает вверх по лестнице.

Я встаю и осторожно выглядываю из-за штор. Перед домом стоят трое мужчин, один держит микрофон, у двух других на плечах видеокамеры, а на шее – фотоаппараты с огромными зум-объективами.

Похоже, я была не настолько убедительной, как думала.

К заходу солнца перед домом стоят уже восемь фургонов. Я с семьей сижу в гостиной. Все молчат, но комната заполнена звуками возбужденной болтовни снаружи. Время от времени раздается стук в дверь или окно. Иногда кто-то выкрикивает имя Ребекки. Я ужасно сожалею о стычке с тем журналистом. Если бы я могла повернуть время вспять. Хотя, наверное, это все равно бы произошло. Мой сотовый гудит. Это Джек. «Ты в порядке? О тебе был сюжет на ТВ».

Такой скорости я не ожидала. Включаю телевизор, перебираю каналы, пока не нахожу ту самую программу. Ведущий возникает на середине предложения:

«…одиннадцать лет назад, когда шла домой от автобусной остановки».

«Главному следователю Винсенту Андополису было нечего сообщить по делу».

На экране появляется Андополис. Лицо у него осунувшееся и уставшее, но вид все равно злой.

«В настоящий момент я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть это, – говорит он во многочисленные микрофоны, которые журналисты суют ему в лицо. – От имени полиции и семьи Винтер я прошу немного времени и уважения, это сейчас крайне необходимо».

На экране снова возникает самодовольное лицо ведущего.

«В любом случае, если Ребекка Винтер действительно была жива все это время, то возникают сомнения относительно безупречности расследования Андополиса, а также профессионализма полиции в целом».

Новая картинка в кадре. Фотография. Это когда я возвращалась домой пешком и курила на ходу. Видимо, репортер сделал ее, пока я ковырялась с ключами. Снимок нечеткий, весь в пикселях, наверное, через лобовое стекло. Я прижата к входной двери, туловище чуть развернуто, словно я собираюсь взглянуть через плечо. Виден небольшой фрагмент моего лица. Только немного щеки и угол глаза. Но этого может быть достаточно. Для того, кто знал меня в жизни, кто может узнать меня по форме плеча, по осанке. Этого может быть достаточно для моего отца.

– Выключи это, – говорит Эндрю.

Когда на следующее утро приезжает полиция, мне на секунду мерещится, что они явились за мной. Красно-синие огни заполняют тихий дом. Но полицейские даже не заходят внутрь. Я слышу, как они разговаривают с журналистами, которые оккупировали лужайку перед крыльцом.

– Что они делают? – спрашиваю отца, который завтракает рядом со мной на кухне. Я боюсь сама выглянуть в окно: не хочу, чтобы они сфотографировали меня еще раз.

– Я позвонил им сегодня рано утром. Мне нужно на работу, а эти фургоны перегородили всю улицу.

– Они правда уедут просто потому, что полицейские им скажут? – Я ковыряюсь ложкой в каше. Есть сейчас что-то не хочется.

– Вероятно, нет. Им придется установить шлагбаум в начале дороги, – отвечает он. – До этого было то же самое. Они уехали неожиданно, когда им надоело.

В комнате снова наступает тишина. Потом отец встает, затягивает галстук и, взяв портфель, выходит из дома. Слышен нарастающий шум снаружи, вопросы, задаваемые наперебой, щелканье фотокамер.

Я сижу на диване рядом с Полом, который смотрит мультфильмы. Он одет в одни только хлопчатобумажные боксеры и облегающую белую майку. Я стараюсь смотреть на экран, а не на его великолепное тело. Мультяшный тигр в красном свитере с капюшоном катается на трамвае вместе со своей тигриной семьей. Я пытаюсь следить за сюжетом, но в действительности начинаю паниковать. Теперь, когда СМИ, сами того не желая, взяли меня на понт, осуществили мою угрозу, которую я даже не собиралась претворять в жизнь, единственный рычаг давления на Андополиса, который был у меня, исчез. Он по-настоящему зол на меня, и я понятия не имею, как это повлияет на его последующие действия. К тому же дом сейчас окружен камерами. Я в буквальном смысле в ловушке. Увязла в собственной лжи так, что не пошевелиться. Я пытаюсь сделать глубокий вдох; паника мне сейчас не поможет.

– Не думай так напряженно, – говорит, улыбаясь, Пол. – У тебя появятся морщины.

Я не осознавала, что он смотрел на меня все это время.

– Заткнись! – отвечаю я, радуясь возможности отвлечься.

– Извини, сестренка. Просто стараюсь присмотреть за тобой.

– Лучше за собой присматривай, – огрызаюсь в ответ. – Я уже вижу приближение неприятности.