Единственная дочь

Я предчувствовала, что так и будет, но это не важно. Мне все равно больно. Лежа в больничной кровати, проведя несколько дней в абсолютной тишине, я сказала себе, что устраню тот хаос, который устроила. Я много думала о Бек. Я скорбела о ней и дала себе обещание, что все исправлю. Я поклялась ей, что не позволю братьям, убившим ее, уйти от наказания.

Когда доктора наконец разрешили мне говорить, я спустилась к таксофону в фойе, сжимая в ладони монеты. Сначала самое трудное: моя мачеха. Я сказала ей, как сильно сожалею. Не произнеся ни слова, она передала трубку моему отцу. Он все же беспокоился обо мне. Когда я сказала ему, что собираюсь признаться в мошенничестве с кредитными картами, он купил мне билет на самолет домой до Перта. Я не просилась жить в его доме. Я знала, что наши отношения никогда уже не будут прежними. Только не после всего, что я натворила. Он сказал, что оплатит мне хорошего адвоката. Оглядываясь назад, я понимаю, что не любовь заставила его сделать это. А желание избежать позора, если его единственная дочь отправится в тюрьму.

А мне было бы все равно. Я бы согласилась на общественные работы. Извинилась бы перед всеми, кого обокрала. Если нужно, я бы отсидела тюремный срок. Все это стоило бы того, чтобы люди снова называли меня моим настоящим именем.

Повесив трубку, я сделала глубокий вдох. Больше откладывать нельзя. Одну за другой я начала опускать монеты в таксофон. Медленно набрала номер и ждала, слушая гудки.

– Андополис у аппарата.

– Привет.

– Бек! Где ты?

– Она под домом.

Я все ему рассказала. В мельчайших деталях, что случилось в тот жуткий день. Затем повесила трубку, прежде чем он успел сказать хоть слово. Мое горло снова начало болеть от напряжения. Пришло время вернуться домой, быть самой собой. Единственный след, который Бек оставила в моей жизни, был глубокий шрам на предплечье.

История попала в газеты даже в Перте: «Жертва похищения поджигает собственный дом». Я проглотила злость и изо всех сил надеялась, что Андополис делает свою работу, чтобы это исправить. Несколько месяцев тему обсуждали в новостях. К счастью для меня, ни слова не было сказано о том, что новая Бек была вовсе и не Бек. Видимо, Андополис скрыл это. Наверное, это выставило бы его не в лучшем свете. С мамой тоже все было в порядке, по крайней мере, в плане физического здоровья. Пожарные вытащили ее из горящего дома, она пиналась и кричала, что хочет остаться внутри.

Прикрыв рот рукой, я слушала, как модератор новостей сухо сообщил, что в обугленном гараже было найдено разложившееся тело.

– Результаты лабораторных тестов подтвердили, что тело принадлежит Максвеллу Бреннану, мужчине сорока одного года, который жил по соседству с семьей Винтер до того, как исчез в 2004 году.

Это была не Бек. Мне хотелось прыгать от радости. После всего случившегося, возможно, она еще жива.

У близнецов было идеальное алиби на время пожара. Пресса предъявила фотографии родителей, уезжавших с ними на заднем сиденье машины, а возвращавшихся уже без них. Вероятно, они лежали, накрытые пледом, или как-то еще. Авиакомпания подтвердила, что они сдали багаж, как только открылся терминал, и сели на самолет тремя часами позже. Несмотря на то что в алиби была двухчасовая дыра, Андополис, видимо, решил, что у него недостаточно доказательств для обвинения.

Но через несколько дней, к моему удивлению, близнецов арестовали. Я смотрела, как Андополис ведет их к полицейскому участку, на головы у них были натянуты футболки. Он старался выглядеть серьезно, но в уголках губ играла ухмылка. Оказалось, что даже спустя столько времени тело Макса было буквально покрыто их ДНК.

Полицейские начали копать и обнаружили причастность близнецов к серии убийств в доме для престарелых в Мельбурне, где Эндрю работал волонтером. В том самом Голден-Вэлли. Убийства были дикими, отвратительными. Настолько, что сначала думали: в здание проникло какое-то животное. Информация о приближающемся судебном процессе постоянно была в газетах. Я бы не смогла избежать ее, даже если бы постаралась. Газеты составляли значительную часть мусора, который я собирала с обочин шоссе в рамках общественных работ.

Во время тех долгих часов, проведенных на обочинах дорог, я почти постоянно думала о Джеке. Я звонила ему. Он не подходил. Писала сообщения. Никакого ответа. Я одержимо следила за блогом Кингсли. Потом блог исчез из Интернета, и в газете я увидела лицо Джека. Маленькая фотография, на одной из последних страниц. У него нашли камеру, которую он пытался пронести в спецлагерь для беженцев, и его арестовали. В отличие от дела Эндрю и Пола, судебный процесс над Джеком был стремительный. Ему дали шесть месяцев.

Я очень старалась исправиться. И все равно не могла упустить возможность, которую предоставляло его тюремное заключение. Я точно знала, где он содержится. Сегодня я собираюсь навестить его, и ему придется выслушать меня. Слушатель поневоле в буквальном смысле.

– Мисс?