Брант:
У меня перехватывает дыхание, когда приходит еще одно сообщение.
Брант:
По щекам текут слезы, в памяти всплывает та ночь, когда я сказала ему эти самые слова, забравшись в его кровать и отчаянно желая, чтобы он прогнал прочь мои кошмары.
Брант:
Появляются три последних слова, и я даю волю эмоциям.
Брант:
Падая на кровать, я натягиваю одеяло до подбородка и крепко стискиваю Агги. Мое сердце сжимается одновременно и от облегчения, и от страха.
Облегчения – потому что мы обо всем забудем.
Страха – потому что я не уверена, что сможем.
Я смотрю заплаканными глазами на синюю птицу на стене, думая о том поцелуе, о крыльях, которые он отрастил, и о том, как я пыталась их подрезать.
Осознавая, что на них невозможно очень быстро взлететь…
Что на них невозможно воспарить высоко…
Но на подрезанных крыльях все еще можно летать.
Часть 3
Третья трагедия
Глава двадцать седьмая
«Первая скрипка»
Джун, 19 лет
Я останавливаюсь перед шикарным ночным клубом на другом конце города под названием Black box, Брант стоит у главных дверей, прислонившись спиной к стального цвета кирпичам. Он смеется с симпатичной фигуристой блондинкой в очках формы «кошачий глаз». У девушки такой звонкий смех, что она едва не задыхается, упираясь ладонями в колени, на которых красуются кожаные заплатки.
Я прикусываю губу.
Поли Марино открыл этот экстравагантный клуб несколько месяцев назад, решив привнести дух декаданса в наш северо-западный пригород Чикаго. Фишка клуба – известные диджеи, бар с пурпурной подсветкой, изысканные закуски и… мой брат в роли главного бармена.
Хотя Брант по-прежнему работает шеф-поваром в Bistro Marino, он предложил помогать Поли по выходным разливать напитки и участвовать в этом подобии светской жизни. Я удивилась, когда он предложил себя на эту должность, поскольку Брант – это больше про кулинарию. Но, видимо, приготовление коктейлей и кухня не так уж далеки друг от друга. Брант говорит, что главное – уловить сочетаемость вкусов, и если научился этому в одном, получится и в другом.
Эта философия пошла ему на пользу.
В последнее время он стал счастливее, чаще улыбается и шутит со мной. Его прикосновения и объятия больше не наполнены сомнениями и разладом, как это было в те тоскливые осенние и зимние месяцы, когда мы боролись за то, чтобы снова стать теми, кем были раньше.
Такое ощущение, что мы наконец-то снова стали «нами», и я не могу быть более счастлива.