Единственная Джун

И когда я наконец вхожу в нее, моя собственная жажда ослепляет меня, я прижимаю ее ближе так, что наши лица почти соприкасаются, а скользкие тела переплетаются. Она всхлипывает, пока я медленно и глубоко двигаюсь в ней; наши взгляды приковываются друг к другу.

Затем я произношу:

– Джунбаг.

Ее всхлипы превращаются в изумленный возглас. Возглас неверия.

Восхитительное неверие.

Я заключаю Джун «в клетку», нависнув над ней. Мои пальцы жадно перебирают ее волосы, а бедра покачиваются медленно, но страстно.

– Ты была права, – признаюсь я, лаская ее губы и чувствуя, как она плотнее обхватывает меня бедрами. – Это имя появилось не из невинности или каких-то семейных уз. Оно родилось из любви. Моей любви к тебе. – В ее глазах блестят слезы, она обнимает меня за плечи и кивает со слабым вздохом. – И может быть, эта любовь развивалась и расцветала с годами, но она все еще исходит из одного и того же источника. И этот источник прекрасен. Чист.

Ее щеки становятся влажными от слез, губы дрожат.

– Ты моя Джунбаг, мой июньский жучок, – говорю я ей, откидывая назад пряди волос, прилипшие ко лбу. Я целую ее волосы и договариваю: – Ты всегда будешь моей Джунбаг.

Она всхлипывает, прерывисто вдыхает:

– Правда?

– Конечно, правда.

Нежно вздохнув, она крепко целует меня.

Я стону прямо в ее сладкие губы, пока наши языки прерывают разговор, а тела продолжают двигаться в едином ритме. Я вхожу в нее неспешными, восхитительными толчками, сжимая в крепких объятиях и шепча ей на ушко слова бесконечной любви.

Одной рукой я хватаюсь за изголовье кровати, а другой глажу ее волосы; моя скорость увеличивается, заставляя матрас скрипеть. Джун тяжело дышит и стонет, выгибая шею, ее тело содрогается от оргазма.

И когда я изливаюсь в нее, то тону, падаю и таю, отчетливо понимая, что никогда не чувствовал себя более живым, более умиротворенным, более благодарным, чем в этот момент.

За все трагедии, что я пережил, за всю душевную боль…

Я счастливчик.

Я счастливчик, что в моей жизни есть что-то настолько хорошее, что стирает все плохое.

* * *

На следующее утро меня разбудил странный, глухой звук.

Точнее, кошмар.

Время от времени мне снится живой, леденящий душу кошмар о той ночи. О той ночи, когда мой отец разбудил меня от сладкого сна, в котором я танцевал на разноцветных облачках. Те облака превращались в черные грозовые тучи в тот момент, когда отец тряс меня, умоляя о прощении. Я до сих пор вижу тот безумный отчаянный взгляд и пот на его коже. Я слышу его срывающийся голос, велящий мне закрыть уши.

И еще кое-что, Брант. Закрой уши.

В своих кошмарах я так и делаю. Мне всегда кажется, что если я последую его приказу, то он и не выстрелит.

С трудом пробудившись, я снова слышу приглушенный шум.

Но это не Джун.

На этот раз меня будит не Джун, которая решила отсосать мне на фоне пробивающегося сквозь светло-голубые занавески солнца. В такие моменты я просыпался и видел ее сверкающие глаза, но сегодня Джун нежится в моих объятиях, обнаженная и крепко спящая.

Я шевелюсь, мои веки вздрагивают.

И звук повторяется.

– О… о боже, нет.

Это целая вереница звуков, слов… ужаса.

Я распахиваю глаза и сажусь прямо, после чего поворачиваю голову к широко распахнутой двери.

Эндрю Бейли и Кип стоят на пороге, уставившись на меня. Эндрю закрывает рот рукой. Цвет с его лица исчезает, когда он видит свою дочь, совершенно голую, в объятиях мужчины, которого он считает сыном.

Джун просыпается рядом со мной и приподнимается на локтях.

Она задыхается:

– Папа?

– Нет… это все не на самом деле, – бормочет Эндрю, он таращит глаза, они полны тошнотворного возмущения. Он отступает назад, врезаясь в Кипа. – Пожалуйста, нет… нет.

Я застываю. Я теряю дар речи.

Джун начинает плакать, натягивая простыню до подбородка.

Эндрю качает головой, у него такой вид, будто ему вот-вот станет плохо; он начинает неуклюже удаляться из комнаты.

Кип смотрит на меня.

Я смотрю на него в ответ.

Разочарование темнеет в его глазах. Он сглатывает, проводит рукой по лицу и поворачивается в сторону двери.

Все остальное как в тумане, Джун продолжает рыдать, хватаясь за одежду, а я просто сижу.

В оцепенении.

Печальный.

Убитый.

Прошлой ночью я был так счастлив…

Но не сегодня.

Сегодня просто еще одна трагедия.

Глава тридцать вторая «Первая трещина»

Джун, 19 лет

Этого не может быть.

Мой отец уходит, пошатываясь и зажав рот рукой, как будто его сейчас стошнит. По моим щекам текут слезы отчаяния, пока я ищу свое платье. Кип тоже уходит.

Брант сидит рядом со мной, тяжело дыша и не произнося ни слова. Он выглядит так, будто находится в шоковом состоянии.

Это не должно было случиться вот так.

Найдя свое платье, лежащее под кроватью, я натягиваю его на себя, а затем отбрасываю простыни.

В следующее мгновение я слышу, как входная дверь захлопывается.

– Я должна пойти поговорить с ним… – бормочу я сквозь слезы. – Боже, Брант…