Единственная Джун

Мое сердце было полно Джун.

И два утра подряд я буквально просыпался в Джун, когда она будила меня, лаская ртом мой член.

В такие моменты невозможно быть сильным.

Но опять же, я не уверен, что теперь вообще понимаю определение этого слова.

Что такое сила, когда речь идет о нас?

Сила в борьбе за эти гребаные, табуированные отношения, которые абсолютно никто не одобрит? Не говоря о том факте, что нам, возможно, придется всю жизнь скрываться ото всех, словно прячась в тени.

Или сила в том, чтобы отпустить Джун, потому что я знаю, я знаю, она предназначена для гораздо большего, чем существование в тени?

Она создана, чтобы летать свободно. Она создана гореть ярко.

Она создана, чтобы освещать любую тень.

Сила по определению – это преодоление трудностей… но что происходит, когда все пути одинаково, мучительно трудны?

Это неразбериха.

Это неразбериха, в которую я намерен погрузиться еще глубже, потому что каждый раз, когда она смотрит на меня этими полными надежды голубыми глазами, и каждый раз, когда она шепчет слова обожания мне на ухо во время секса, кажется, не имеет значения.

И меня уже не волнует, быть сильным, храбрым или правильным.

Все, что меня волнует, – это любовь к ней.

Снова потерявшись в своих беспокойных мыслях, я даже не замечаю знакомой фигуры, скользнувшей к бару и усевшейся прямо передо мной. Он шлепает на стойку пенни и пятидолларовую купюру.

– Пенни за ваши размышления, а пять долларов за то, что у тебя сегодня припасено на особый случай.

Вздрогнув, я поднимаю взгляд.

Кип.

Он занимает место рядом с Клем и наблюдает за мной с дружелюбной улыбкой. Я улыбаюсь в ответ.

– «Ягер Бом», – объявляю я ему.

– Оу. Я пас. – Он морщится, потом говорит: – Лучше бы тогда это были чертовски хорошие мысли.

Клем бросает внимательный взгляд, неспешно потягивая свой напиток. Она сканирует взглядом мужчину рядом с ней; их плечи слегка соприкасаются, когда он пытается усесться поудобнее на стуле.

Кип смотрит на нее, сложив руки на барной стойке. Он улыбается:

– Мне нравятся твои волосы.

Клем замирает, инстинктивно перебирая прядь ярко-синих волос, и напоследок втягивает напиток через тонкую соломинку. Она отстраняется от пустого стакана и еще раз оглядывает его.

– Мне нравится твое… лицо.

Ее глаза расширяются от ужаса.

– Вау, – вступает в разговор Сидни, протирая столешницу бара. – Ты только что обошла меня, сестренка. Очень впечатляет.

Клем краснеет, отталкивается от стойки и хватает свою сумочку.

– Ладно, мне пора, – смущенно говорит она, поспешно мне улыбаясь. – Спасибо за напиток, Брант.

– Не вопрос.

– Приятно было познакомиться, – ухмыляется Кип, все еще сложив руки перед собой.

– О, точно… и тебе тоже, – протараторила Клем. – Спасибо за… – Она осекается.

Кип проводит пальцем по лицу:

– Всегда пожалуйста.

Я не могу удержаться от смеха. Сидни фыркает.

Клем краснеет от смущения и уносится в противоположном направлении.

– Ты уж извини ее, – вклинивается Сидни, кружась за барной стойкой, разливая шоты с текилой. – Она переживает развод. И еще не знает, как флиртовать.

– Извиняю.

Усмехнувшись, я закидываю тряпку на плечо, открываю пиво и ставлю его перед Кипом. А затем наклоняюсь вперед.

– Во сколько вы с Эндрю завтра заедете?

Мы запланировали «пацанский денек».

Это мой единственный выходной на этой неделе, а Джун работает… Эндрю хотел устроить какую-нибудь посиделку, пока лето не пронеслось мимо нас. Да и к тому же нам всем нужен отдых.

Так что мы пакуем пиво и ланч и едем кататься на тюбингах[42] в Висконсин.

Я с нетерпением этого жду.

Я жду всего, кроме того, что мне придется смотреть в глаза Эндрю Бейли, зная, что я сплю с его дочерью за его спиной.

Кип тоже этого не знает. В последний раз, когда мы проводили время вместе, он рассказывал мне свою собственную трагическую, запретную историю любви, пытаясь убедить меня бежать от своей.

Очевидно, я ничему не научился.

Кип приподнимает свое пиво в мою сторону в знак благодарности и делает глоток.

– Наверное, около восьми или девяти.

– Отлично.

Когда я собираюсь продолжить разговор, то начинаю чувствовать рядом с собой чье-то присутствие, сопровождающееся ароматом бергамотового одеколона.

– Мистер Эллиотт. На пару слов, если позволите.

Поли хлопает меня по плечу своей крупной ладонью, и я отвлекаюсь на мгновение, чтобы убедиться, что Сидни позаботится обо всем. Следуя за Поли на кухню, расположенную за баром, я почесываю отросшую щетину, чувствуя себя так, словно у меня неприятности. Я всегда так себя чувствую, когда Поли хочет поговорить со мной, хотя он всегда проявлял ко мне только доброту и уважение. Так всегда кажется из-за его манеры поведения.

– Все в порядке? – интересуюсь я, когда мы останавливаемся в тихом уголке.

– Да, конечно. У меня есть к вам предложение. – Он поглаживает бороду, черную, с россыпью серебряных нитей, контрастирующих на фоне его светло-оливковой кожи. Он внимательно смотрит на меня глазами цвета умбры. – У меня ресторан в Сиэтле. Я хотел бы, чтобы вы работали там.

Я хмурю брови, скрещивая руки на груди:

– Сиэтл?