Единственная Джун

Но он не отвечает. Брант просто сидит с остекленевшим взглядом и пустотой в глазах.

– Что мне сказать? Что мне сделать? – Все мое тело дрожит, когда я стою рядом с кроватью на дрожащих ногах, сжимая пальцы в кулаки.

Ничего.

Он даже не моргает.

– Брант, – задыхаясь, говорю я, после чего наклоняюсь над кроватью и трясу его за плечи. Меня охватывает паника. – Пожалуйста. Ты мне нужен.

Спустя некоторое время он наконец поворачивает голову ко мне; его венка на шее подрагивает от напряжения.

– Я забыл поставить будильник. Я не должен был проспать.

Я хватаю его за плечи, с трудом дыша. Я делаю несколько судорожных вдохов, когда наши взгляды встречаются.

– Это… это не имеет значения. Как нам все исправить?

– Исправить это? – Он хмурит свои темные брови; мышцы напрягаются, когда он вглядывается в мое лицо. Затем он говорит тихим, подавленным голосом: – Этого не исправить, Джун.

Я снова трясу его, ощущая, как внутри меня бурлят эмоции.

– Прекрати. Должен быть способ.

– Нет.

– Остановись! – кричу я, отходя от кровати. В груди сдавливает от нахлынувших эмоций. Я оглядываю комнату в поисках сумочки и ключей от машины. – Мне нужно поговорить с мамой. Она поймет. Она все поймет… – задыхаясь, говорю я, мысли разбегаются, пока я бездумно надеваю домашние тапочки. – Я могу все исправить.

Перед тем как, спотыкаясь, выйти из спальни, я оглядываюсь на Бранта, который все еще, словно прикованный, сидит на кровати. Он закрывает лицо ладонями:

– Ты не сможешь это исправить.

Всхлипывая, я хватаю сумочку.

Мне придется.

Повернувшись, он говорит мне вслед:

– Мы были обречены с самого начала.

Когда я подъезжаю к нашему дому, то замечаю папину машину, припаркованную на подъездной дорожке.

Мое сердце колотится, а слезы льются как проливной дождь. Он, наверное, прямо сейчас рассказывает маме гнусную правду.

Вцепившись пальцами в руль, я прижимаюсь к нему лбом и всхлипываю, полная отчаяния. Я задаюсь вопросом: что, черт возьми, мне делать?

Как мне объяснить необъяснимое?

Как мне оправдать то, чему нет оправдания?

Как обосновать то, где нет никаких обоснований?

Из всех существующих слов я не могу составить ни одного довода, который бы хотя бы как-то звучал разумно.

Мы были беспечны.

Мы были безрассудны и глупы, и мой худший страх воплотился в жизнь.

Вместо того чтобы продумать четкий план, отрепетировать каждую фразу, а затем сесть за стол с родителями, все закончилось тем, что мой отец застукал нас голыми в постели Бранта.

Я горю от стыда.

И тут от неожиданного стука в окно я резко вскидываю голову.

У меня перехватывает дыхание, когда я встречаюсь глазами с мамой. Она с улыбкой машет мне рукой, но улыбка исчезает в тот момент, когда она замечает муку, проступившую на моем лице.

Она не знает.

Она еще не знает.

У меня дрожит рука, когда я вытаскиваю ключ из замка зажигания и открываю дверь. Я выскальзываю на асфальт в домашних тапочках, но сил оказывается недостаточно, чтобы удержать равновесие. Мои колени, словно ставшие желе, подгибаются, и я с болезненным стоном падаю прямо перед мамой, чувствуя, как мелкие камешки впиваются мне в ладони. Мокрые от слез волосы прилипают к моему лицу, а плечи вздрагивают от горя.

– Джун? Боже милостивый… что случилось, дорогая? – Мама опускается рядом со мной, тут же заключая в объятия. – Что случилось?

Я едва могу говорить, поэтому просто качаю головой, пока она гладит мои волосы.

– Джун, пожалуйста, поговори со мной. С кем-то что-то случилось? Брант? – Мягкие касания мамы превращаются в немного жесткие от страха. Она отступает и обхватывает мое лицо ладонями. – Джун. С Брантом все в порядке?

У меня внутри все сжимается. Я уверена, что сейчас она мысленно возвращается в ту больницу.

Слышит убийственные новости.

Узнает, что она только что потеряла сына.

А сейчас потеряет и второго.

Сдерживая волну слез, мне только удается пробормотать:

– П-папа видел нас.

– Что? – В ее глубоких синих глазах мелькает недоумение. – Дорогая, ты пугаешь меня.

– Пожалуйста… – Я задыхаюсь, всхлипываю, захлебываясь. – Пожалуйста, не надо его ненавидеть.

Мама хмурится, отступая назад:

– Почему я должна ненавидеть твоего отца?

Я качаю головой; прядь волос вязнет на мокрых от слез губах.

– Нет… не папу, – хриплю я, пытаясь успокоить дыхание и сдержать приступ астмы. – Бранта.

На ее лице проступает смятение. Мы обе не моргая смотрим друг на друга, и даже влажный ветер уходящего лета, кажется, затихает. Воздух становится спертым и удушливым, словно он ждет следующего подходящего момента.

Все вокруг гудит в ожидании.

Мама облизывает губы и делает медленный вдох.

– Что может заставить меня ненавидеть Бранта?

Она задает этот вопрос так тихо, как будто заранее уверена в том, что придет в ужас, если услышит ответ.

Вот только… Мне кажется, она уже знает.

Она знает ответ.

Он вспыхивает в ее глазах, как костер.

Откуда она знает?