Единственная Джун

Все в нем словно замирает: его мышцы и даже дыхание. Он просто смотрит на меня, молча и неотрывно. Эмоции, отразившиеся на его лице, не похожи на те, что я видела, когда мама и папа наблюдали за мной, пока я спускалась по лестнице. Это совсем другое.

Он выглядит так, словно ему больно.

Ему не нравится мое платье?

В его глазах пылает жар тысячи сияющих солнц, и я боюсь, что это гнев.

– Привет, – говорю я кротко. Мои губы пересохли, несмотря на то что их покрывает вишневый блеск. Прочистив горло, я нерешительно делаю шаг ему навстречу, заставляя себя улыбнуться. – Что скажешь?

Когда я делаю реверанс, а затем выпрямляюсь, Брант моргает, словно пытаясь избавиться от тех эмоций, что вырвали его из реальности.

Он отводит глаза на мгновение, затем снова смотрит на меня:

– Ты выглядишь потрясающе.

По телу струится тепло, будто поцелованный солнцем ручеек.

– Правда?

– Конечно, правда.

– Я не была уверена. Ты выглядел, будто в бешенстве.

Он скользит по мне взглядом, и, когда наши глаза снова встречаются, по спине пробегают мурашки. Его взгляд настолько пронзительный, что кажется, будто он может видеть меня изнутри, – даже мое бешено стучащее сердце. Я непроизвольно прижимаю руку к груди, как будто могу унять удары.

Брант потирает затылок, наконец улыбнувшись:

– Я был немного зол.

Мое сердце бьется быстрее. Я сильнее прижимаю руку.

– Я злился, что мне придется испачкать этот новый костюм, отбиваясь сегодня вечером от всех парней.

Я облегченно выдыхаю и опускаю руку, рассмеявшись.

– Хороший костюм. – Я делаю несколько шагов вперед, наблюдая, как улыбка Бранта ускользает с каждым моим шагом. Когда мы стоим уже практически лицом к лицу, я протягиваю руки, чтобы поправить небольшой голубой галстук-бабочку; запах мыла Ivory смешивается с ароматом его нового одеколона. Что-то древесное и свежее. – Твоя бабочка голубая, как мое платье, – подмечаю я.

Это вышло случайно. И от этого я улыбаюсь.

Брант смотрит куда-то в сторону, когда говорит:

– Красивое платье.

– Оно напомнило мне нашу песню. Голубое небо, синие птицы. Когда на него падает свет, оно переливается всеми цветами радуги. Оно напомнило мне о…

Оно напомнило мне о тебе.

Мои щеки заливаются румянцем от осознания того, что платье напомнило мне о нем. Лицо Бранта всплыло в моих мыслях, как только я увидела его.

Я опускаю руки, проводя ладонями по его груди, мысли ускользают. Он перехватывает их.

– И о чем оно тебе напомнило?

Наши взгляды снова встречаются.

Я сглатываю.

– О детстве. Колыбельных и всем таком.

Не знаю, зачем я лгу, но, с другой стороны, ясно понимаю, что думать о своем брате, когда покупаешь платье, которое захочет сорвать другой мальчик, кажется очень странным действием.

Каким-то неправильным.

Скорее всего, он был бы в ужасе от такого ответа.

Брант моргает, отпускает мои руки и делает небольшой шаг назад. Он почесывает свои темные волосы, отливающие золотистыми бликами в лучах заходящего солнца.

– Ну, мне очень нравится, Джунбаг. Ты выглядишь…

– Нет, черт возьми, Пич. Однозначно нет. – Тео выбегает на задний дворик с вязаной шалью, которую бабушка связала для мамы прошлой зимой. – Ты наденешь это.

Я поворачиваюсь к нему, когда он накидывает колючую накидку из пряжи на мои голые плечи. Я морщу нос от отвращения.

– Она чешется. И пахнет, как столетние клубы пыли и умирающие растения.

– Пахнет, как тот факт, что никто не прикоснется к тебе сегодня вечером.

Я бросаю на него сердитый взгляд.

– Но она совсем не подходит. Это что вообще за цвет, Тео? – Это коричневый? Бордовый? Никто не знает. – Я это не надену. К черту грибы.

– Ты… – Он запинается, моргает… и разражается смехом, который заставляет его тело забавно трястись. От этого я сама всегда начинаю смеяться. Тео вздыхает, поправляя кобуру на поясе. – Ладно, один-ноль, Пич. Один ноль.

Брант проскальзывает мимо нас и похлопывает Тео по плечу, проносясь мимо. Его взгляд на мгновение замирает на мне, но улыбка, которой я его одариваю, остается незамеченной, так как он исчезает в доме. Сглотнув ком в горле, я возвращаю свое внимание обратно к Тео. Он смотрит на меня с весельем на лице.

– Что?

Его губы подрагивают.

– Ничего.

– У тебя такой вид…

– Я просто думаю, как мне отмазаться от обвинения в нападении, когда твой ухажер попытается притронуться к тебе сегодня вечером. Уголовные дела не вяжутся с моей работой.

Я посмеиваюсь.

– Что ты будешь делать, когда я однажды выйду замуж? И у меня появятся дети?

Он заметно вздрагивает, а я вспоминаю свой бредовый сон, когда у меня была лихорадка много лет назад. Я думаю о Тео и его речи, которую я так и не услышала, и о том, что это, скорее всего, был список угроз в адрес моего будущего мужа. Мои губы кривятся в ухмылке, но она тут же исчезает, когда я вспоминаю, кто был моим женихом в том сне.

У меня пылают щеки.

Так странно.

– Ну… – вздыхает он, засовывая руки в карманы брюк и смотря на небо. Он постукивает по кобуре. – Подходящий денек, чтобы кого-нибудь спасти.

– Всегда подходящий денек, чтобы кого-нибудь спасти, – ласково улыбаюсь я.