Единственная Джун

Дебильное имя.

Кип идет за мной по парковке, в это время четверо подростков бросают сигареты на землю, тушат окурки начищенными ботинками и сверкающими каблуками. Они выглядят перепуганными, разом замолкли все разговоры, все уткнулись в телефоны. Я киваю им, когда мы проходим мимо и заходим через заднюю дверь. Из меня вырывается невольный вздох от их реакции.

Я это ненавижу.

Большинство копов в моем отделе упиваются властью… им нравится эффект устрашения, который приходит вместе со значком и формой. Они расхаживают, выпячивая грудь, почему-то думая, что наличие заряженного оружия в кобуре каким-то образом может компенсировать отсутствие члена между ног.

Но не я: я просто ненавижу, когда люди съеживаются, если я прохожу мимо, или отводят глаза, когда я пытаюсь им улыбнуться. Я ненавижу, что они избегают меня, когда я всего лишь пытаюсь помочь.

Кип понимает это. Его страсть спасать людей так же велика, как и моя, с тех пор, как он потерял родителей в подозрительном несчастном случае на лодке. Он не стремится соответствовать квоте или запугивать гражданских до полного подчинения. Он просто хочет приносить пользу.

Вот почему из нас вышли чертовски хорошие напарники.

Звуки дерьмовой мейнстримной музыки доносятся до нашего слуха, пока мы идем с задней стороны здания, заглядывая в пустые комнаты, чтобы убедиться, что там нет подростков, устроивших оргии. Звуки из рации раздаются в тихих коридорах.

Кип использует это как прекрасную возможность дать мне очередной непрошеный совет по поводу сестры.

– Тебе в ближайшее время нужно будет потихоньку ослаблять поводок, чтобы не сойти с ума, когда она вырвется навсегда. – Предостережения Кипа просачиваются в мой разум, и я отвечаю ворчанием. Он добавляет: – Ты не можешь присматривать за ней вечно.

– Кто сказал?

– Говорит парень, который это пытался сделать и провалился. Джослин ненавидела меня целых два года, потому что я постоянно контролировал ее личную жизнь и отпугнул ее тогдашнего парня.

– Молодец. Если этот слюнтяй сбежал, значит, он был недостаточно хорош для нее.

Кип ухмыльнулся:

– На сто процентов.

Мы отбили кулачок.

– Но суть не в этом, – продолжает он, расхаживая рядом со мной с засунутыми в петли ремня пальцами. – Суть в том, что она ненавидела меня. Не разговаривала со мной годами, потому что была в бешенстве и обижена, и это было чертовски больно после потери родителей. У меня никого не было.

Я провожу ладонью вдоль подбородка, втягивая воздух:

– Да, понятно, но Пич не такая колючка. Она слишком мягкая, чтобы долго злиться на меня.

– Это потому, что она еще не нашла парня, которого тебе бы захотелось прибить. Подожди и посмотришь, как она отреагирует, когда ты попытаешься сунуть свой нос туда, куда не следует, а парень, которого она любит, разобьет ей сердце. – Он бросает на меня пронзительный взгляд. – В ответ она разобьет твое сердце.

От этой мысли у меня по спине пробегает неприятная дрожь.

Когда я смотрю на своего напарника, его острые, угловатые черты лица словно смягчаются от вспышки беспокойства в моих глазах. Я прочищаю горло, стараясь не выглядеть взволнованным.

– Все будет в порядке, напарник. Пич никуда не денется, это я могу тебе обещать. Семья для нее – это все. Мама и папа, я, Брант… – Кожу покалывает от едва уловимого предчувствия. Раздражение, от которого крошечные иголочки пронзают все тело.

Я почесываю руки.

– Как скажешь, Бейли.

Музыка становится громче, когда мы заходим за угол и поднимаемся по лестнице, которая ведет на верхний этаж. Я понимаю, что Кип говорит логичные вещи, но я упрямый ублюдок, и моя незыблемая любовь к Джун всегда брала верх над разумом. С тех самых пор, когда я был несносным ребенком, я хотел сестру. Маленькую принцессу, которую я бы защищал. Я думал, что будет легко уберечь ее от драконов и черной магии, укрыв в каменном замке, но иногда враг – не всегда что-то черно-белое. Иногда монстр проскальзывает незамеченным, маскируясь под то, чего мы не ожидаем.

Иногда чудовище уже внутри.

Я испытываю чувство вины и полноту ответственности с тех самых пор, когда обнаружил малышку Джун, лежащую в куче опавших листьев под нашим излюбленным домиком на дереве. Тогда я стал одержим своей миссией. Я обещал всегда защищать ее, а вместо этого подвел, как только какая-то глупая девчонка похлопала передо мной красивыми глазками. Джун чуть не умерла в тот день, и я знаю, что никогда бы себе этого не простил.

Поэтому все, что я могу сделать сейчас, – это искупить свою вину.

Каждое доброе дело, каждая спасенная жизнь разрушает этот монолит стыда.

А Брант? Ну, он всегда был моим верным помощником. Моим сообщником, но в большей степени – правосудием. Братом до мозга костей, несмотря на то что он никогда не мог принять этого.

Меня это раздражало.

Меня это раздражало чертовски сильно, пока мы росли, и я никогда не понимал, почему он бежал от того, чего жаждало большинство людей.

Семья.

Я до сих пор этого не понимаю, но он пережил трагедию, и я не думаю, что кто-то в силах найти смысл в трагедии.