Единственная и неповторимая

Он попробовал поделиться своей продвинутой нумерологической философией с доктором и медсестрой, которых вызвали из ближайшей больницы. Он говорил, что числа бегут в его голове на манер счетчика на бензоколонке или как в большом компьютере со множеством перфокарт. «То, что произошло сегодня, — это не попса, это греческая мифология. Он Гераклит, Эвкалипт...» Он клялся, что видит так много прибыли, которую принесет мой новый ход, что банки лопнут, когда он вложит туда деньги. Было что-то притягательное в его примитивном поведении. Несмотря на разбитую рожу, сломанные ребра и смятую в лепешку любимую трубу, он заставил меня улыбнуться. Я думаю, что он сумел поддержать мое счастливое недоумение минут пятнадцать-двадцать, а потом я вспомнил; а вспомнив, был готов на убийство от отчаяния.

«Где она?» — кричал я.

«Где — кто?» — отвечал он.

«Где она?» — повторял я.

«Что, черт возьми, с тобой происходит? Ты что, опять свихнулся? Совсем тему забыл? Где — кто?»

Я вскочил, оттолкнул медсестру и вылетел за дверь, хотел вернуться в концертный зал. Когда я распахнул дверь, то почти ослеп от дюжины одновременных фотовспышек. Там было полно народу, полицейские, операторы, журналисты и поклонницы. Я немедленно захлопнул дверь. Не думая ни минуты, схватил стул и бросил его в закрытое окно. Стул разбил стекло, и я вылетел за ним в темноту. Слава Богу, что гримерка находилась на первом этаже; прыгая, я и понятия не имел, как высоко мы находимся. Через мгновение я лежал, уткнувшись лицом в черную уличную грязь в самом центре манчестерского даунтауна.

Я решил бежать от Аврума, фотографов, психованных поклонниц — старых и молодых. Я освободился. Я стал свободным человеком.

«Где ты?!» — кричал я посередине улицы. Бежал, не зная куда, но точно зная зачем.

«Где ты?! Вернись ко мне!»

Мой английский на тот момент оставлял желать лучшего. Все что я знал — это названия классических американских джазовых композиций и еще несколько ходульных фраз, подхваченных из кино. Я искал ее на улицах Манчестера, крича: «Изысканная Дама, где ты? Разве ты не знаешь, что есть любовь? Это начало прекрасной дружбы!»[29]

Я понимал, что меня ищут, знал, что меня не так уж сложно найти. Я был единственным живым человеком на безлюдных улицах. Я был единственным в белом с брильянтовой искрой костюме, вывалянном в грязи. Единственным в туфлях аллигаторовой кожи. Единственным с лицом в синяках — и вообще единственным идиотом, орущим: «Где ты? Разве ты не знаешь, что есть Любовь?» с сильным ивритским акцентом.

После часа изматывающих и бесплодных поисков, меня, все еще исходящего криком, подхватили с двух сторон два сделанных под копирку мордоворота, видимо, братья или даже близнецы, в старомодных темно- вишневых костюмах, устрашающей внешности. Они не общались между собой, со мной тоже не пытались заговорить. Молча, они грубо затолкнули меня на заднее сиденье красного «морис майнор», а сами уселись сверху. Думаю, они придавили меня, чтобы я не видел, куда меня везут. Может, они хотели меня наказать или проучить. В любом случае не думаю, чтобы это было сделано по сексуальным мотивам, ну, вы понимаете, что я имею в виду.

Водитель завел машину, и уже через секунду мы двинулись. Ехали быстро; я бы сказал, что водитель хорошо знал дорогу. Спустя двадцать минут и множество срезанных углов, машина затормозила. Как ни мало было поле моего зрения между двумя задницами, я все же разглядел кучу фотографов и полицейских. Машина не остановилась; мы проехали еще сотню метров, повернули налево и еще раз налево, во внутреннем дворике машина остановилась. Мои похитители надели мне на голову плотный джутовый мешок и вывели из машины. Протащили вверх по лестнице восемь или девять ступенек. Мы вошли в дом — я почувствовал, что дождь и ветер прекратились. Даже сквозь мешок я чуял запах прогорклого масла.

С меня сняли мешок. Мы стояли в большой темной комнате. Тут я сообразил, что мы вошли через черный ход на кухню отеля. Передо мной стоял Аврум, я узнал его приближающийся силуэт. Когда он подошел вплотную, близнецы отпустили меня и отступили на шаг. Жестом Аврум показал, что они могут идти. Они свалили.

Когда они удалились, Аврум тепло меня обнял, похлопал по спине и пообещал, что все будет хоккей.

14

Аврум

Я пошел к Кодкоду и сказал ему: «Присядь и послушай: у нас большие проблемы». Но ему не надо было садиться, а мне не надо было ничего рассказывать, потому что он все знал и так. Сокращая предисловие, я сразу сказал Кодкоду: «Ты знаешь Тахкемони, все говорят, что он...»

Я уважал Кодкода и Агентство Длинной Руки и поэтому постеснялся употребить крепкое выражение, но Кодкод заорал: «Что случилось, Аврум, с каких пор ты стал стесняться?!»

Ну я таки сказал: «Он пидор, он любит, когда его натягивают сзади, как собачку в парке, он педрила».