Дело «Пластикус»
Авраам Штиль рассказывает свою историю ВЕЧЕРНИЙ ТЕЛЬ-АВИВ Сентябрь, 2000 г.
ВЕЧЕРНИЙ ТЕЛЬ-АВИВ
Сентябрь, 2000 г.
В 2000 г. субботнее приложение к газете «Вечерний Тель- Авив» опубликовало серию интервью с г-ном Авраамом Штилем. Представляю вашему вниманию выдержки из последнего интервью. Оно проливает свет на цепь событий, приведших к пожизненному заключению г-на Штиля и г-на Израэля Израэли.
Гилад Ацмон
В семьдесят пятом Коди ушел из Длинной Руки. На самом деле его выперли, поскольку он пытался обгадить кого-то, кто оказался президентом Америки. Он остался без работы. После всего, что он сделал для еврейского народа, они вышвырнули его голым на снег. Месяца два он слонялся понурый, никто ему не помог, и вся его спесь испарилась. Поскольку я сам профессиональный ангел-хранитель, к тому же настоящий друг, я предложил ему стать моим компаньоном в деле распространения еврейской культуры во всем мире. Целыми днями мы рассуждали, что бы еще сделать во благо еврейского народа, что прославит наши имена в веках. Это было непросто. Вы помните, что Дани к тому времени погорел. Он все еще гастролировал, но уже в категории ретроностальгии.
Его сопровождал крошечный оркестр. По-честному, пора было прикрывать лавочку, но мы поддерживали его на плаву, чтобы он мог перевозить сверхсекретные грузы в футлярах от гулливерских контрабасов.
Вскоре случилось неизбежное. В июне 1988-го впервые ежемесячные авторские доходы Дани стали негативными — это значило, что люди возвращают пластинки в магазины. Люди как-то сообразили, что стало немодным держать дома пластинки Дани.
Честно сказать, я не испытывал недостатка в деньгах, у меня было кое-что припрятано в банках Швейцарии и Джерси. Но я ужасно тосковал по настоящему делу, для меня работа — это единственный и незаменимый наркотик. Часами мы с Коди обсуждали разные варианты. Совершенно неожиданно Коди разродился самой гениальной идеей всех времен и народов, я называю ее откровением третьего тысячелетия.
Он предложил пойти в лаборатории Длинной Руки в институте Вейцмана и попросить их вывести микроб, который питается грампластинками и размножается как кролики. За пару лет весь мир станет зоной, свободной от пластинок. А тут, как гром среди ясного неба, появляемся мы и выкидываем на рынок четыре миллиона пластинок с лучшими Даниными темами, включая «Вдову у моря». За неделю можно отхватить но крайней мере пять миллиардов долларов, а потом Целый год отдыхать в Загребе — дешево, и казино приличное. Коди всегда умел придумывать разные красивые названия нашим операциям, эту он назвал — «Спасательная операция в деструктивно-конструктивной среде».
Через три дня он вошел в наш офис с бутылкой малинового сиропа. Так он представил мне «Амадеуса» — «первого музыкального микроба».
Сам-то я очень интересуюсь достижениями науки, поэтому спросил Коди, как ему пришла в голову эта блестящая идея, гораздо более хитрая, чем полет на луну. Так он объяснил мне глубокую философию, скрывающуюся за этим микробом и вообще за генной инженерией.
Пластинка в научно-популярных терминах — это ежик с множеством букв С, как СССР, и еще больше букв Н, как Наполеон. К слову, и картошка точно так же выглядит, только побольше. Поэтому задумка проста: надо взять микроб, который ест картошку, и научить его есть пластинки. Как это сделать? Опять-таки очень просто: надо приготовить картофельный салат, но вместо майонеза положить перемолотые в кашу пластинки. Ну вот, а когда микроб начинает есть, и вы потихоньку убираете картошку. Но так, чтобы он не заметил. Микробы такие маленькие, что вкуса они все равно не различают. Это и вправду очень просто. Самая трудная часть — это изобретение правильной философии, а не практические достижения.
Коди предложил начать с Германии, так как это был крупнейший рынок для музыки Дани, а также чтобы лишний раз прищучить немцев. Я предложил сперва опробовать «Амадеуса» у нас в офисе, где валялась тысяча с гаком экземпляров последнего альбома Дани, который никто не хотел слушать. Коди тоже обрадовался, ему не терпелось увидеть «Амадеуса» в действии. Он взял пипетку и капнул на пластинку. Через четыре дня все альбомы бесследно исчезли. Через неделю на всей улице не осталось ни одной пластинки. Через месяц во всем Тель-Авиве исчезли пластинки, и никто не мог объяснить, что происходит.