Единственная любовь Казановы

Топот бегущих ног, лязганье замков и грохот открывающейся двери подсказали ему, что грядет. Позеленев от злости и задыхаясь от гнева, то потрясая кулаками, то рвя на себе волосы, Лоренцо обрушился на него с расспросами — дыра под постелью была, конечно, обнаружена, когда стражники принялись там подметать, чего им не разрешалось делать во время мнимой болезни Казановы. С ненаигранным безразличием Казанова воспринял жалобы, упреки и угрозы Лоренцо, что, в общем-то, было не очень понятно, ибо бегство узника из этой тюрьмы автоматически влекло за собой казнь тюремщика. Казанову и все его жалкие пожитки снова потащили в другое место, но на сей раз это была камера без окна, лишь с отверстием в двери невероятной толщины. Камера была недавно отделана и выбелена, чтобы ни одна царапина не осталась незамеченной.

— А теперь, — мрачно объявил Лоренцо, — попытайтесь отсюда удрать — если сможете. Но сначала скажите, откуда вы раздобыли все необходимые орудия?..

— У меня нет ничего, кроме того, что ты сам мне дал!

— Что?!

— Ну ты же дал мне суповую миску, простыни на постель и масло для салата, верно?

— Но откуда вы раздобыли топорик, чтобы пробить пол? Это ведь должен быть острый резак.

— Вот это я скажу Триумвирату, если ты меня отведешь к ним.

Казанова произнес это, не подумав, ибо, появись у Триумвирата малейшее подозрение, что узнику удалось раздобыть орудие бегства, тюремщика тут же убрали бы и наказали. А потому Лоренцо в ярости выскочил из камеры, три дня продержал Казанову на хлебе и воде и, конечно, отказался передавать книги от одного приятеля другому. На Казанову напала апатия отчаяния, которую лишь слегка облегчала мысль, что, хоть он и лишился своей бесценной лампы и точильного камня, по крайней мере у него остался железный прут. Лоренцо искал его повсюду — даже заставил Казанову раздеться догола и перетряхнул все его вещи, но ему и в голову не пришло обследовать кресло. Так бесславно и, похоже, бесцельно закончился раунд борьбы Казановы с властями Венеции.

2

Ближайшие несколько дней были самыми мрачными и безрадостными за все время пребывания Казановы в тюрьме — они не были похожи ни на первые дни заточения, когда им владела смесь противоречивых чувств — отчаяния, ярости и надежды, ни на дни, предшествовавшие его злосчастному переводу — на такое короткое время! — в лучшее помещение, когда он был неизменно исполнен оптимизма и энергии.

Участь его впервые смягчилась в конце месяца. Лоренцо представил Казанове отчет о расходах, показавший, что денег осталось куда больше обычного, главным образом потому, что Лоренцо из мести держал своего узника на полуголодном пайке. Тут на помощь Казанове пришла его обычная смекалка.

— Отдай это твоей жене, — безразличным тоном сказал он, — а вот это… — и он вынул из кармана один из брагадинских цехинов, — это подели между двумя стражниками.

Стражники тотчас принялись превозносить щедрость Казановы, да и сам Лоренцо немного оттаял.

— Ах, — воскликнул он. — Вот если бы вы всегда были таким сговорчивым, синьор Казанова.

— Что же, — сказал Казанова, — могу дать тебе слово, что этот пол я пробивать не буду.

Да это было бы и невозможно, ибо помещение ежедневно дважды тщательно обследовали, выискивая, не начал ли он где-нибудь долбить.

— Раз вы стали вести себя разумнее, — сказал Лоренцо, крайне довольный услышанным, — я принесу вам книгу, которую тот молодой синьор так упрашивает меня вам передать.

И как же тщательно скрыл Казанова свое нетерпение, беря книгу, как терпеливо выслушал дурацкую болтовню Лоренцо и как предусмотрительно выждал, чтобы звуки шагов совсем замерли за запертой дверью, после чего наконец открыл книгу и стал отыскивать послание. Оно было самым длинным из всех, какими они обменивались:

«Не теряй надежды ты находишься под пустой камерой что рядом со мной я пробил дырку на крышу прикрыл картиной мог бы пробить стену и потом твой потолок будь у меня орудие подскажи как проникнуть к тебе».

О, радость! Надежда, принесенная этим посланием, была столь неожиданна, что Казанова упал на колени и зарыдал. Бегство, которое еще минуту назад представлялось невозможным, сейчас стало казаться более близким и могло быть осуществлено с большим успехом, чем в самые розовые минуты предыдущей попытки. Немного придя в себя после этой бури чувств, унесшей с собой большую часть накопившейся горечи и разочарования, Казанова принялся накалывать ответное послание:

«Потребуй поменяться креслами из-за моей болезни орудие спрятано под сиденьем сразу начинай с боковой стены потом сообщу еще мы победим! Дж.».