Единственная женщина

— Все равно. Я не хочу есть — возьми то же, что и себе.

— А я-то как раз хочу! Проголодался в гостях. Здесь картошка есть с грибами, хочешь? Ну, и я тогда не буду.

— Нет-нет, — возразила Лиза. — Ты поешь, какая разница, хочу я есть или нет?

— Да просто, — ответил он. — Мне так нравится делать что-нибудь вместе с тобой. Я тебе этим не надоел еще?

— Юра, ну что ты говоришь? — расстроилась Лиза. — Как ты можешь мне надоесть?

— Очень просто, — ответил он. — Но мне это было бы тяжело.

По его лицу она видела, что он не рисуется и не пытается ее увлечь — в какой-то момент ей даже показалось, что он сдерживает себя, чтобы не стараться увлечь ее… «Как странно, — подумала она. — Почему он не уверен в себе сейчас, разве такое с ним бывает?»

— Закажи картошку с грибами, — улыбнувшись, попросила она. — И мне тоже.

Они вышли из кафе, когда короткая летняя ночь опустилась на город. Но даже в эти часы Москва не засыпала окончательно: прохожие фланировали по Тверской, девочки снимали клиентов у ресторанов и прямо у мостовой, целовались на ходу парочки и бродили подозрительные мускулистые парни, окидывая гуляющих изучающими взглядами.

Лизе всегда становилось легко и весело, когда она оказывалась на этих улицах, точно пузырьки искристого вина покалывали ее кожу; даже перед подозрительными типами она не испытывала страха.

— Ты, наверное, любишь Москву? — спросил Юра, взглянув на нее.

— Да. Я ее сразу полюбила, мне даже не верится сейчас, что я всего три года как приехала. Да еще ведь год в Германии… А ты разве не любишь?

— Люблю, конечно, — ответил он. — Но мы выросли не в городе, и я этому очень рад. Почти в деревне, хотя, конечно, дача — не деревня.

— Мы — это кто?

— Ну, я, Сережа и… И Юля, моя жена, — закончил он. И словно для того, чтобы говорить дальше, добавил: — И Саша Неделин. Но он позже появился, нам тогда уже по шестнадцать было.

— А кто это — Саша Неделин? — спросила Лиза; она тоже не хотела упоминать о Юриной жене. — Он здесь сейчас?

— Нет. Наверное, уехал. Не знаю.

Лиза поразилась тому, каким замкнутым стало Юрино лицо. Но из-за чего? Из-за того, что разговор зашел о его Юле? Или об этом Саше Неделине?

Ей всегда было легко говорить с ним, но сейчас она чувствовала: надо уйти, их разговор все ближе подходит к тому моменту, когда больше не скрыться будет за ничего не значащими темами — и она боялась этого момента. Она не произнесла этого вслух, но Юра спросил:

— Ты устала, Лиза?

Она ничуть не устала, но его вопрос показался ей спасительным.

— Наверное, я поеду домой… — ответила она. — Я думаю, ты устал больше, чем я.

— Я редко устаю, — возразил Юра. — То есть я устаю, конечно, но только тогда, когда делаю не то, что хочу.

— А разве такое бывает?

— К сожалению. Хотя я стараюсь этого избегать. Как же я мог устать сегодня?.. Сейчас я тебя отвезу.

Он говорил отрывистыми фразами, потом подошел к обочине и остановил первую же проезжающую машину.

До ее дома они доехали быстро. Перед тем как выйти из машины, Юра попросил водителя:

— Минутку подожди, сейчас поедем на Котельническую.

Они остановились у самого подъезда. Лиза чувствовала, что не прерывается между ними та невидимая нить, которая связывает их мгновенным пониманием, — но сейчас именно это мучило ее.

По Юриному лицу она видела, что он испытывает то же самое: они понимали друг друга, и это мешало им расстаться сейчас, и не позволяло не расставаться…

— Лиза, я… — он замолчал, точно споткнулся.

— Не надо, Юра, — сказала она. — Тебе не надо растравлять свою душу…

— А тебе? Я виноват перед тобой, и я это понимаю.

— Но в чем же, Юра? Оставь это, тебе ли в чем-то себя винить!

— Ты понимаешь, о чем я говорю… Но я не могу сказать больше ничего.

— Эй, командир, так едем или остаемся? — крикнул водитель. — Ты быстрей давай думай, время — деньги!

Не оборачиваясь к водителю, Юра взял Лизину руку, поднес к губам.

— Все, — решительно сказал он. — Больше не буду. Спасибо тебе!..

Он пошел к машине стремительной своей походкой; Лиза вошла в подъезд, собрав все силы, чтобы не обернуться.

10

Единственное, чего боялся в своей жизни Сергей Псковитин, — было смятение. Он и сам не определил бы точно, что называет этим словом — это было какое-то непонятное состояние души, из-за которого люди совершали необъяснимые и неадекватные поступки, ломали собственные жизни и переставали себя контролировать.

С ним такого почти не случалось — во всяком случае, в последние пятнадцать лет. И Сергей знал: он сам сделал все для того, чтобы волна необъяснимого не могла сбить его с ног. Знал он и то, что многим ради этого пожертвовал, ограничив свою жизнь определенным кругом занятий и желаний, — и он дорожил собственной душевной и житейской устойчивостью.

И, в общем-то, это было не так уж трудно — особенно в последние пять лет, когда он снова был рядом с Юрой и ежедневно чувствовал ту живую, подхватывающую волну, которая исходила от его друга.