Единственная женщина

— Лиз, мы посидели немного с Сергеем, — сказал он, останавливаясь на пороге. — Извини, я не предупредил тебя и с собой не позвал. Нам надо было вдвоем посидеть — и мне, и ему.

— Зачем ты говоришь это, Юра? В чем ты оправдываешься, ну, подумай сам?

Лиза ждала, что он пройдет в комнату, но он по-прежнему стоял на пороге, даже не расстегивая плащ, и вдруг ей показалось, что он сейчас повернется и уйдет…

Но это было невозможно, и не потому только, что она не могла представить себе собственной жизни после того, как это случится, — это было невозможно, потому что не прервалась между ними та незримая связь, которую она чувствовала всегда, потому что они по-прежнему принадлежали друг другу больше, чем могут принадлежать только тела! Он любил ее, она не ошибалась — и он стоял на пороге, готовый уйти…

Какое-то странное оцепенение овладело ею вдруг: она поняла, что не может ничего сказать ему, что не может просто взять его за руку и отвести от порога. Но он сам шагнул к ней, обнял и тихо произнес:

— Прости меня, если можешь, моя хорошая. Ты же все понимаешь. Что мне делать? Сердце разрывается, Лиза…

В это мгновение она не могла даже заплакать, такой болью была она пронзена. Никогда она не видела его таким, никогда в его глазах не было столько тоски и растерянности…

«Может быть, мне уйти самой?» Она впервые подумала об этом в ту минуту — и эта мысль ужаснула ее, заставила похолодеть. Нет, на это у нее не хватит сил, это просто невозможно!

Даже в его ночных объятиях чудилось ей прощание, даже в его невыразимой нежности, с которою он целовал ее и гладил по голове, когда они лежали рядом в темноте после жарких ласк. «Если он уйдет, меня больше не будет, — вдруг подумала она с мучительной отчетливостью. — Не знаю, что это значит — но меня не будет, я просто исчезну…»

Конференц-зал в особняке «Мегаполис-инвеста» был просторный и все-таки не казался большим: было в нем то очарование старинного пространства, которое чудесным образом сохранял весь этот вполне современный офис. Лиза давно уже поняла, на что похож их конференц-зал: на тот зал в Шереметьевском дворце, где они с Сергеем Псковитиным слушали музыку в вечер их объяснения. Но сейчас она не думала об этом — даже о музыке она не думала…

Народу в зале было довольно много: пришли все сотрудники, не только из центрального офиса — но, в общем-то, предполагалось посидеть по-домашнему и посторонних не приглашали.

Сергей Псковитин сел рядом с Лизой; Ратникова еще не было.

— Лиза, ну-ка возьми себя в руки, — негромко сказал он, наклонившись к ней с высоты своего роста. — Что такое, в самом деле! Не думал, что ты можешь так расклеиться.

Лиза бросила на него быстрый удивленный взгляд. Но вид у Псковитина был, как всегда, спокойный — хотя она заметила, что он старается не смотреть на нее, словно скрывая от нее что-то.

— Я постараюсь, Сережа, — ответила она так же негромко. — Но мне тяжело, ты же понимаешь…

— Понимаю. Я бы все сделал, чтобы тебе было легко, — но это не в моих силах. К сожалению.

Это он произнес совсем тихо, опустив голову.

— Спасибо. Я не буду больше. Ты прав, Сережа, — нельзя же так…

— И на него не обижайся. Он же не слюнтяй, ты знаешь.

При этих словах Лиза невольно улыбнулась, а Псковитин продолжал:

— Но он и не подлец. Был бы подлец — проще было бы дело. Только вряд ли он бы тебе тогда был нужен… Так что вариантов нет.

Он замолчал, увидев в дверях Ратникова. Тот быстро прошел к ним и сел рядом с Лизой. Она снова сидела теперь между ними, чувствуя присутствие их обоих рядом, как это было прежде, — и ей вдруг стало легче, словно отпустила непонятная боль в груди…

Когда все наконец расселись и зал наполнился шорохами ожидания, Ратников вышел вперед и остановился невдалеке от рояля.

— Что ж, дорогие коллеги, я рад, что вы пришли, чтобы послушать прекрасного пианиста Виталия Гремина. И я просто рад видеть вас всех вместе. Те из вас, кого водили в детстве на концерты в консерваторию, помнят, наверное, как смешно было слушать перед началом объяснения тети в длинном платье — как надо понимать музыку Поэтому я ничего объяснять не буду — слушайте, вот и все.

Он вернулся на свое место, и Лиза видела, какими взглядами провожают его собравшиеся: ей никогда прежде не приходилось видеть, чтобы так много людей смотрели на одного с любовью…

Пианист был высокий, сутуловатый мужчина лет сорока. Его длинные прямые волосы, падающие на плечи, как-то не вязались с черным фраком. Он прошел к роялю быстрой походкой, потом на мгновение остановился, окинул взглядом зал и, слегка кивнув — то ли удовлетворенно, то ли просто приветственно, — сел к инструменту.

— Григ, ля-минорный концерт для фортепиано, — объявил он, и лицо у него стало внимательным и встревоженным, точно он прислушивался к чему-то, не слышимому остальным.

Лиза надеялась, что музыка захватит ее, поможет забыть обо всем, что угнетало и тревожило — как это уже бывало с нею.