Единственный

— Где ты была? — поинтересовался встречно.

Раз уж родная мать не спешит делиться произошедшим, то хоть из сестры вытаскивать клещами не придётся.

— Ходила по магазинам, — беззаботно пожала плечами Лали. — А что случилось? — повторилась. — Вы чего все такие хмурые, словно у нас похороны намечаются? — повернулась к матери.

Если та и собиралась ей что-либо сказать, возможности я не оставил.

— Весь день ходила по магазинам? — вынудил вернуться к моему допросу, взяв за руку, разворачивая обратно к себе.

Возможно, в моём голосе сочилось слишком много обвинения, но я едва ли мог сохранять спокойную тональность.

— Ну да, а что? — округлила глаза Лали, уставившись на меня в полнейшем непонимании. — Нет, то есть не весь день конечно, — поправилась. — Но, как уехала с утра отсюда, ещё до тебя, только сейчас вернулась. — Заехала в СПА-салон, потом немного с девочками пообщалась, в кафе. С ними я по магазинам и гуляла потом. Хотела взять с собой Аиду, но она отказалась, когда я предложила, — повела плечом, высвобождая свою руку из моей хватки. — Да почему ты смотришь на меня, словно я совершила какое-то жуткое преступление и меня надо казнить за это?

Невольно ухмыльнулся.

Потому что именно так всё и обстояло в моих глазах.

Преступление…

И пусть я не прав.

Но если бы сестра не шлялась где попало, то не упустила бы момент, когда моя жена покинула этот дом.

Эгоистично? Несправедливо?

Прямо здесь и сейчас едва ли мне есть разница…

— Аиды нет, — вопреки мыслям, только и сказал.

— Аида ушла, — поправила меня мать.

Глаза Лали снова округлились, на этот раз от шока. Как открыла рот, так и не произнесла ничего. Зато мне было что сказать. И не ей вовсе. Другой. Той, с которой разговор далеко не окончен.

— Что значит: ты удостоверилась в том, что моя жена не может быть беременна, а, мама? — произнёс вкрадчиво.

Этого вполне хватило, чтоб сестра уловила скрытую угрозу, спешно отступила назад, от меня подальше и вжалась в стену.

Сестра, да…

Но не мать.

Ирем Шахмаз не была бы собой, если бы отреагировала иначе. На мои слова женщина упрямо поджала губы. Промелькнувшая на её лице растерянность моментально растворилась, исчезнув за каменной маской. Сгорбившиеся плечи выпрямились. Мой прожигающий взгляд она встретила с истиной гордостью, словно здесь не ей, а мне держать ответ придётся.

— Да, я позаботилась об этом, — отозвалась она. — Кто ещё позаботится, если не я? Слишком легкомысленно с твоей стороны приводить в дом девушку, которую ты едва знаешь, и сразу же делать её матерью своих детей, даже не зная наверняка, подходит ли она в действительности на эту роль, — буквально выплюнула, выдержала небольшую паузу. — И в итоге я оказалась права! Девчонка сбежала, как только поняла, что беременна, не желая брать на себя такую ответственность! — ещё и обвинила.

Где-то здесь остатки моего терпения закончились. Грохот разлетевшейся на осколки вазы, рухнувшей на пол вместе с остальными предметами, которые я в порыве всплеска ярости снёс с комода, — прозвучал отдельно от того, что бурлило и кипело в моей голове. Лали отпрыгнула подальше, вовсе забилась в угол. Я же двинулся поближе к матери.

— Я не спрашивал твоего мнения, — процедил сквозь зубы. — Я спросил: что ты сделала, мама?

Стоящая напротив брезгливо поморщилась. Потянулась к моей руке в намерении сжать и призвать успокоиться. Не позволил.

— Говори!

Вздрогнула.

— Фидан давала ей противозачаточные! — сдалась. — Всё это время! В самый первый день, как ты привёл эту девушку, я приказала ей их давать и следить за тем, чтобы госпожа невестка обязательно всё принимала! Самые надёжные и эффективные!

Ещё никогда в жизни мне не хотелось столь непреодолимо ударить женщину…

Не ударил.

Почти.

Кулак прилетел в стену.

Легче от этого совсем не стало.

— Фидан! — рявкнул.

Безмолвная услужливая тень моей матери появилась рядом в считанные секунды, успев избавиться от врученных ей пакетов.

— Моя мать отдала тебе распоряжение. Касающееся моей жены. В первый же день после того, как я привёз Аиду на виллу. Распоряжение, о котором меня никто не поставил в известность, — постановил уже очевидное. — Это так?

В отличие от Ирем Шахмаз, в этой женщине не было столько бессовестной выдержки. Мигом побледнела. Губы задрожали. А на глаза навернулись слёзы. Попятилась от меня с таким праведным страхом, словно я её придушить собирался.

— Отвечай! — пришлось прикрикнуть.

Остановилась. Нервно скомкала пальцами белый фартук, повязанный поверх формы. Уставилась в пол.