Единственный

— И тогда… — вновь заговорил он тихо-тихо. — Я отвезу тебя к твоему отцу. А ты поедешь со мной добровольно. Более того, умолять будешь. Чтобы взял с собой. И да, это тоже не будет казаться тебе унизительным. Как тогда… Уверен, тебе почти понравится. Мне — так точно, — закончил практически угрозой.

И всё бы ничего.

Психи — они же неуравновешенные…

Какой бред только им в голову не приходит.

Однако…

— Отвезёшь меня к отцу? — то ли действительно вслух произнесла, то ли хватило сил лишь подумать.

Зловещая улыбка Амира засияла с особой степенью садизма.

— Всё верно, дочь посла. Посол жив. И я отвезу тебя к нему. Если будешь очень примерной и хорошей девочкой. Моей.

Он всё ещё улыбался. А я смотрела на него, и никак не могла понять, что это… новая степень издевательства надо мной? Наказание? Жалкая ложь в очередной попытке шантажа. Или…

— Ты больной? — сорвалось с губ продолжением мысли.

Ведь этого не может быть!

Я держала в руках урну с прахом, которую привезла Ясмина. Я помню всю ту свору адвокатов, что представили мне наследство. Я…

— Ничего не понимаю, — произнесла опять вслух, хотя скорее с самой собой разговор вела, нежели в самом деле ждала ответа.

Тем более, что Амир так и не сказал ничего. Зато достал из кармана свой телефон. Совсем не утруждался в спешке, пока набирал чей-то номер по видеосвязи. Немного погодя, после того, как абонент принял вызов, и вовсе вручил тот мне.

— Азат, — произнёс он, предварительно поздоровавшись с видимым почтением в лучших традициях своей национальности. — Устрой нам экскурсию. В подвал, — выделил, словно то было каким-то шифром.

Иного не потребовалось. Арабская речь сменилась тихими шагами. Картинка на экране сменилась. Фронтальная камера переключилась на основную. Тот, к кому обращался Амир, безмолвно шёл по пустым и узким, хранящим полумрак коридорам, с низкими потолками. Довольно долго. На несколько секунд экран ослепила солнечная вспышка — мужчина вышел на улицу. И тут же свернул к ступенькам, спускаясь вниз. Там было ещё темнее. Тусклый свет от масляных ламп на стенах едва ли хотя бы мало-мальски освещал пространство, скорее просто мерцал грязно-жёлтыми пятнами в каменных нишах, мелькающих по бокам от идущего. В конце пути — грузная деревянная дверь, обитая железом, со здоровенным наружным засовом. Я такие в погребах видела. В очень-очень старых домах. Подобное — редкость: скрипучие, неудобные, рассохшиеся от времени, часто заедающие. Вот и сейчас мужчина, отодвинув затвор, дёрнул за специальное кольцо несколько раз, прежде чем дверь поддалась с противным скрежетом. За дверью — и вовсе кромешная темнота.

Секунды три…

Щелчок.

Узко направленный луч фонаря ударил в дальний угол, сместился левее, обрисовал сгорбившийся силуэт. Порванный, весь перепачканный пиджак обтягивал ссутулившиеся плечи. Лица не видно. Колени в дырявых брюках согнуты, подтянуты и прижаты, обхвачены руками. Голова опущена.

И всё равно…

— П-папа, — мой голос дрогнул, предательски охрип, меня саму словно порывом ветра швырнуло ближе к телефону.

Чтобы разглядеть лучше. Удостовериться.

Хотя незачем.

Я узнала бы его из тысячи подобных…

— Папа! — выкрикнула уже громче.

Он услышал. Вскинул голову. Тогда-то я и сумела рассмотреть до боли знакомые и родные черты: давно небритый, лохматый, с залёгшими под глазами синяками, отец сильно похудел, и даже подняться на ноги, едва попытался, не смог. Упал.

— Дочка? — донеслось до меня слабым голосом.

Снова поднялся. На этот раз — на колени. Покачнулся. Опять упал.

— Да, папочка, это я! Папа! Я… — не договорила.

— Дочка, не смей! Слышишь?! — выкрикнул в ответ отец. — Не смей! Что бы они тебе не обещали, не смей, слышишь?!

Слышу…

И не слушаю.

В ушах зашумело. К горлу подкатила тошнота. Разум предательски разлетелся на миллионы осколков чистой боли. Каждый из них вонзился мне в голову — нисколько не меньшей, возвращающейся во сто крат сильнее. Я не собиралась быть слабой, поддаваться ей. Но слёзы застилали глаза, обожгли и покатились по щекам. Я вцепилась в телефон изо всех сил, когда Амир попытался его отобрать и вернуть себе.

— Дочка! Ты слышишь мен… — оборвалось.

Не только его голос. Сердце моё оборвалось. Скатилось куда-то в самую глубину грудной клетки. Словно исчезло. Перестало биться и существовать. Ничего не слышала я больше. Даже то отчаяние, с которым выкрикнула:

— Нет! Верни! Верни мне его!

Кажется, Амир что-то тоже говорил. Не разбирала. Да и не хотела воспринимать. Билась и вырывалась в капкане его хватки, даже после того, как свой гаджет он всё-таки отвоевал, опять скрутил меня, отобрал нож, вышвырнув его куда-то в сторону.

— Нет! Исчадие ты ада! Верни мне его! Верни! — ещё долго барахталась в плену своего отчаяния и безысходности.

Пришла в себя тоже далеко не сразу…

— Сперва ты подпишешь соглашение о разводе, — напомнил об условии грядущей сделки Амир, который, в отличие от меня, теперь был чрезвычайно спокоен, хотя так и не отпустил, нашёптывая на ухо, по-прежнему крепко сжимая обеими руками.

Кто бы знал, чего мне стоило собрать себя воедино.

Или хотя бы подобие того…

Толкнула его.