Единственный

Хотя, если собралась разводиться, средства на существования ей очень даже пригодятся. Как минимум для того, чтобы выехать из страны. Вступление в наследство ещё не завершено и пользоваться деньгами отца Аида не может, своих у неё банально нет. Проявлять гордость — это одно, взять хотя бы необходимый минимум — совсем иное.

К тому же документы нашлись в ящике прикроватной тумбы!

А значит…

— Что ты сделала, мама? — вернулся в гостиную.

Женщина нашлась ровно там, где я её оставил. За время моего отсутствия, очевидно, успела не только успокоиться, но и взять себя в руки. Встретила мой вопрос, храня полнейшее хладнокровие в выражении лица.

— Причём здесь я? — выгнула она бровь, показательно опустила свой взгляд на кольца в раскрытой ладони, к которым я так и не прикоснулся. — Ты меня выслушал, но не услышал, сын. Твоя жена ушла. Добровольно. Сама, — шагнула к столику, в котором с удобством устроилась, положив ногу на ногу, неторопливо разложила документы о разводе на столике перед собой. — Тут стоит не моё имя. И не моя подпись. Я тут не причём. Я её не заставляла и не принуждала. Ни к чему. Я понятия не имею, что послужило тому причиной. Большую часть дня я провела с госпожой Сибель и госпожой Пелин. Мне было не до твоей жены. Всё это прислали курьером. Два часа назад. Для меня это было точно такой же неожиданностью, как и для тебя, Алихан, — обосновала свою непричастность с ничего не выражающей усмешкой. — А ещё... — продемонстрировала конверт, на наличие которого прежде я не обратил никакого внимания.

Не договорила. Выразительно уставилась на конверт.

— Что это? — нахмурился.

— Говорю же, понятия не имею. Тут стоит твоё имя. Я не открывала, — пожала плечами мать. — Вероятно, объяснение причины, которую ты ищешь почему-то непременно во мне, — предположила, прежде чем отдала неизвестное послание.

На простом белом конверте без штампов и указания отправителя в самом деле значилось моё имя, выведенное каллиграфическим круглым почерком. Собственно, кроме моего имени больше ничего и не было. Снаружи. А вот внутри…

Да, Аида написала.

Пока разбирал каждую строчку, вдруг вспомнил кинжал, приставленный ею к моей груди. Если бы тогда осмелилась и вонзила бы его в меня, потом вытащила и вонзила снова ещё множество раз, то это было бы куда менее неожиданным и болезненным.

Да что уж там…

Каждое впитанное мною слово било по разуму, подобно удару того же кинжала. Словно в висок вогнали, предварительно раскалив. А затем проворачивали и проворачивали... бесконечно.

“И знаешь, что в этом самое забавное? Теперь и ты почувствуешь, каково это, дышать ради того, кто воспринимает тебя, как всего лишь очередное обстоятельство твоей жизни…” — прошумело в моей голове язвительным воспоминанием от Берны Языджи, а я смял исписанный лист, зажав тот в кулаке.

Последние предложения — как удар под дых. Вышибло кислород из моих лёгких. Вдыхай сколько угодно. Нет воздуха. А вместе с ним и реальность стёрлась. Ничего не осталось. Бумагу я тоже вышвырнул.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Куда ты собрался?! — встревожилась мать, подобравшая скомканное письмо, едва я двинулся прочь из гостиной.

— А сама как думаешь? — отозвался, набирая сообщение старшему смены, чтоб вся охрана собралась в кратчайшее время.

Как раз собирался потянуть за дверь на выход из дома, когда она остановила меня, полным негодования и возмущения:

— Алихан! Даже не вздумай! Она тебе соврала!

На ровном месте споткнулся.

— Соврала? — обернулся в удивлении.

Мать, поспешившая за мной с письмом в руках, злорадно усмехнулась, вернула внимание к строчкам.

— Не знаю, что за игру такую решила провернуть твоя жена и какую цель преследует, но — да, Алихан, я точно знаю, что она врёт, — взмахнула бумагой передо мной. — Допустим, госпожа невестка в силу своей юности и неопытности в самом деле не ожидала, что быть Шахмаз так сложно (хотя я изначально предупреждала её об этом), и поэтому не желает больше жить здесь, с нами, под таким давлением, — процитировала часть послания, не забывая прокомментировать, добавив мнение от себя. — Допустим, в каких-то моментах я действительно была к ней несправедлива и временами немного жестока. Ты меня знаешь, я такая. Но! Она не может быть беременна. Я лично удостоверилась в этом, — развела руками и повторно усмехнулась. — Не знаю, чего добивается эта девушка своей выходкой, но тебе вовсе не к лицу бегать за той, кто сама же от тебя сбежала! Где твоя гордость, Алихан? — попрекнула в довершение.

Воздуха в моих лёгких всё же прибавилось. Несмотря на то, что внутренности запекло сильнее прежнего.

Вдохнул максимально медленно.

Снова сжал кулаки.

К тому же входная дверь распахнулась, и на пороге появилась младшая из Шахмаз, перетягивая на себя всеобщее внимание:

— А что с его гордостью? — услышала она окончание речи матери. — Где-то потерял что ли? — хмыкнула с добродушной улыбкой, передавая многочисленные пакеты подоспевшей Фидан.

Хотя недолго она улыбалась.

— Что-то случилось?

Быстро уловила мой настрой.