Единственный шанс (СИ)

Джон обреченно вздохнул, понимая: вырваться не получится, и его еще одна попытка жить по правилам провалилась. Он наверняка умрет, а обида и злость, которые Джон испытывал к Шерлоку какие-то полчаса назад, казались теперь такими мелочными и пустыми, что он уже сто раз пожалел о сказанных в порыве гнева обидных словах. Если бы можно было все вернуть, он бы тогда…

Джон, почувствовав сильное жжение на коже, прикрыл глаза, чтобы не видеть безумного взгляда, в котором полыхали языки пламени, не предвещавшие для измученного юноши ничего хорошего.

Стенкс, видимо, не получил удовлетворения от созерцания совершенно безучастного выражения на его лице, поэтому принялся неторопливо разрезать одежду и остановился только тогда, когда на теле Джеймса совсем ничего не осталось.

Внезапно все прекратилось, а Джон, облегченно вздохнув, расслабился, но тут же охнул от боли, почувствовав, как острая игла впилась в его руку.

«Наркотик», - крутилось в голове, когда он ощутил первые признаки горячей волны, которая, сметая все внутренние преграды, обволакивала тело, проникала по венам в сердце, заставляя его биться в бешеном ритме, заглушающем все звуки в комнате, оставляя в голове пустоту.

Из-за того, что все вокруг него кружилось в странном вихре из яркого света и огромных пылинок, Джон боялся открывать глаза. Он сильно зажмурился, когда почувствовал, как чужие руки, уже без перчаток, начали торопливо изучать его тело. Прикосновения были настолько омерзительными, будто тысячи ледяных иголок впивались под кожу, создавая невыносимую боль. Джон, собрав всю силу воли, пытался не показывать, что ему неприятно, и лишь постанывал каждый раз, когда осторожные пальцы хирурга находили особенно чувствительное место на его теле.

- Потерпи, - шептал Стенкс, - еще немного, и тебе станет приятно.

Джон не слушал тихий голос, ядом просачивающийся по венам в его разум. Он почти не чувствовал затекшие руки, тело уже наполнилось неприятной тяжестью, а в голове стоял такой сильный шум, что казалось, будто накаченное наркотиками сознание скоро не выдержит такого сильного напряжения и отключится.

Чтобы хоть немного прийти в себя, он принялся воскрешать в памяти те счастливые моменты из жизни Джона Уотсона, ради которых стоило вытерпеть такие мучения. Его безоблачное детство, любящая семья, учеба, увлечение спортом, даже война и конечно Шерлок… Шерлок.

Из-за действия наркотика Джон точно не знал, сколько времени прошло: час, день, неделя или год. Казалось, он целую вечность слушал этот ужасный скрипучий голос, уговаривавший расслабиться, ощущал ненавистные прикосновения, выплескивал из тела невыносимый жар, кричал от боли, стонал от желания и так по кругу. Снова и снова. Боль – вожделение – похоть – облегчение.

Он даже не почувствовал, что Стенкс, вновь взявшись за скальпель, стал рисовать на его коже непонятные символы. Кровь залила простыни, стоны наслаждения перемешались с криками боли, разум Джона творил с его сознанием ужасные вещи, в несколько раз усиливая все ощущения и искажая реальность.

Ему казалось, что это не Стенкс, а он сам режет себе руки, вспарывая кожу, чтобы посмотреть, как по прозрачным трубочкам бежит разноцветная жидкость. Это было так красиво и завораживающе, что оторвать взгляд от вскрытых вен было просто невозможно. Его тело специально изменилось и стало прозрачным, чтобы можно было сквозь него наблюдать, как внутренние цвета, переливаясь и искрясь, выплескивались вверх небольшими радужными фонтанчиками.

Он падал в темноту, распаленный неестественным желанием унять внутреннее жжение, которое сначала только мягко согревало его душу, а потом грозилось спалить дотла, оставив после себя только горький серый пепел. Крики, стоны и боль – это единственное, что казалось реальным в его искаженной действительности.

Джон не заметил, как бесшумно открылась дверь, и темная фигура метнулась к обезумевшему Стенксу, как яростные удары обрушились на его мучителя, как хрустели сломанные кости и уже чужая кровь заливала комнату, как незнакомец, разобравшись с хирургом, опустился перед ним на колени.

- Джеймс! – Джону почудилось, что из злой темноты, наполненной жуткими чудовищами, его зовет знакомый голос. - Джеймс! Очнись, пожалуйста, очнись! – он с усилием разлепил веки и сощурился от яркого света. – Сейчас, подожди, я его приглушу, - рядом послышался какой-то шорох, и стало темнее.

- Я уже думал, что не успею, - шептал Шерлок, а Джону казалось – он спит. Он точно спит, и накачанное неизвестным наркотиком сознание выдавало то единственное, что на данный момент казалось самым важным в его жизни – Шерлок. Его голос, его теплые руки, его мягкие, совсем не раздражающие прикосновения, его успокаивающие слова: «Все закончилось. Спи, тебе надо отдохнуть».