Единственный свидетель

— Я его буду каждый день у ворот ждать… Хорошо, мама?

— Хорошо… Только за ворота не выходить! Слышишь?

— Слышу!

…На следующий день с утра Гоша занял позицию у ворот дома.

Входили и выходили военные, но все они были не Гошины папы и не обращали на него никакого внимания.

Потом у ворот остановилась машина, и из нее вылез невысокий плотный генерал. На груди у него было так много орденов, что Гоша сразу же сбился со счета.

Генерал посмотрел на Гошу и вдруг улыбнулся. У Гоши забилось сердце. «Папа!» — подумал он.

Генерал, звеня шпорами, быстро пошел вглубь двора.

Гоша побежал за ним.

— Папа! — прошептал он чуть слышно.

Генерал продолжал шагать.

— Папа! — уже громко крикнул Гоша.

Генерал обернулся. Гоша замер от страха.

— Тебе что, мальчик?

Гоша молчал, продолжая с восторгом и обожанием глядеть на генерала.

— Ну, говори же!

— Вы… папа? — наконец, выдавил из себя мальчик.

— Папа, — сказал генерал и улыбнулся.

— Мой?

— Нет, детка, не твой! — ответил генерал и, отдав Гоше честь, пошел своей дорогой.

Разочарованный, Гоша вернулся к воротам. Подошли рыжий Юрка из пятой квартиры, Степа из третьей, братья Кока и Лека из десятой. Рыжий Юрка, атаман детворы, предложил покататься на трамвае. Предложение было принято, и мальчишки побежали к остановке. Гоша, самый маленький из них, тоже побежал, придерживая спадающие помочи штанишек. Все же он отстал и не успел вскочить на площадку: трамвай уже тронулся. Гоша бросился догонять трамвай, чтобы вскочить на ходу, но вдруг чья-то сильная рука схватила его сзади за штанишки.

Гоша обернулся и увидел военного с вещевым мешком за плечами. Военный был низкого роста, с усами. На плечах его были узкие защитные фронтовые погоны.

— Ты что же делаешь, чертенок? — грозно сказал военный, продолжая держать Гошу за штаны.

— Пусти! — прошептал Гоша, пытаясь вырваться.

— Нет, брат, не пущу! Ты кто такой?

— Мальчик!

— Вижу, что не девочка. Кто твой отец?

— А тебе какое дело?

— Ты, брат, со мной так не разговаривай, а то я тебя и за ухо могу… Такой клоп, а уже за трамваями гоняется! Без ноги хочешь остаться? Ты где живешь?

— В этом доме живу!

— Оч-чень хорошо! Мне тоже в этот дом надо!.. Вот я тебя сейчас отведу к твоей маме, все расскажу и еще прикажу высечь тебя как следует, чтобы ты даже забыл, какой он из себя — трамвай! Давай лапу!

Военный крепко взял Гошу за руку, и они стали переходить улицу.

— Как тебя зовут, трамвайный герой, а? — спросил военный уже более мягким голосом.

— Го… Гоша…

— Гоша? А фамилия твоя как?

— Винокуров.

— Гошка! — сказал военный и одним рывком поднял Гошу на руки. — Гошка, чертенок дорогой!

Гоша увидел широко раскрытые, добрые, как на карточке, глаза и, обняв военного за шею, заплакал, уткнувшись носом в его ухо.

1945

Дружеская услуга

Ненастный осенний день. Холодный, злой ветер мечется по размокшим улицам районного городка, срывает последние, черные листья с нагих веток молодых берез.

Быстрой рысью бегут куда-то на запад рваные, набухшие тучи. Дождь то пойдет, то перестанет — мелкий, нудный, будто из испорченной лейки.

На базарной площади грязь по колено, но здесь, в колхозной чайной, тепло, сухо и относительно чисто.

Румяная кокетливая гардеробщица Дуся грудным сопрано предупреждает всех входящих:

— Граждане, снимайте верхнюю одежду. И обувь очищайте. У нас для этого имеется веник и персональные щепочки!

Граждане послушно сдают Дусе свои мокрые ватники, куртки, пальто и долго орудуют веником и «персональной» щепкой, счищая с сапог налипшие комья грязи. Потом, крякнув и поправив перед зеркалом волосы (а у кого их нет, то просто с душевным сокрушением погладив себя по лысине), идут в зал.

Приятно после осенней мокроты посидеть в тепле и сухости, попить чайку из пузатого белого чайника, а то и водочки попросить, закусить чем бог послал, послушать патефон, почитать газету или поговорить с хорошим человеком о жизни.

В чайной всегда полно. Подавальщицы носятся, как на роликах, но все равно не успевают подавать.

Зал басисто гудит, смеется, сыплет шуточками, гомонит. А патефон на стойке у буфетчика с хватающей за сердце красивой грустью выводит тенором:

С берез, неслышен, невесом,
Слетает желтый лист.
Старинный вальс «Осенний сон»
Играет гармонист…

За столиком у печки сидит пожилой плотный усатый мужчина с мощными плечами, туго обтянутыми военной гимнастеркой без погон. На груди у него три медали и орден Славы. Лицо у усача красное, распаренное, подобревшее от песни. Далеко-далеко, видать, унесла она его из этого зала!

Но вот к его столику подошел худощавый цыгански смуглый низкорослый паренек в кожаной шоферской тужурке, сел на свободный стул, скользнул беглым, безразличным взглядом по мечтательному лицу усатого кавалера, и вдруг его зеленые, как у кошки, узкие глаза зажглись веселым огоньком.

— Эй, друг! — после некоторой паузы сказал он тенорком. — Очнись, милый!

Усач вздрогнул, обернулся:

— Чего тебе?