Единственный свидетель

Николай Иванович Новожилов, инженер, работник большого научно-исследовательского института, придя поздно вечером домой с работы, заметил, что с его женой Анечкой что-то случилось. Анечка была томная, рассеянная и, видимо, о чем-то напряженно думала. Супруги сели ужинать, и когда Анечка, задумчиво глядя на потолок, положила себе в стакан с чаем полную ложку горчицы и стала ее размешивать, инженер не выдержал:

— Что с тобой, Анька?

— Ничего!.. А что?

— Ты же горчицу в чай положила!

— Разве? Я думала, что это перец… то есть сахар…

— Ты можешь сказать, что с тобой стряслось, или нет?

Анечка вылила в полоскательницу испорченный чай и сказала с легким вздохом:

— Ничего не стряслось.

— Но я вижу, что стряслось! Ни с того ни с сего люди горчицу в чай не кладут.

— Что ты пристал ко мне с этой горчицей, как лавровый лист?

— Надо говорить — «как банный лист», а не «как лавровый»!

— Все равно! Другой сам давно бы обо всем догадался!

Инженер рассердился:

— Мне, матушка, некогда догадываться!.. Тем более что я даже не знаю, в каком направлении я должен догадываться. Я человек перегруженный… Если ты хорошая жена, ты должна просто, ясно, без этих вот горчичных демонстраций, сказать мужу, что тебя волнует и беспокоит.

Анечка пожала плечами и сказала, вдруг переходя на «вы»:

— Жена!.. Какая же я вам собственно жена, Николай Иванович?

— Здравствуйте!.. А кто же ты мне? Внучатая племянница, что ли?! Слава богу, двенадцать лет живем!

— Вот именно — живем! — бурно заговорила Анечка. — Другой давно бы догадался сам предложить своей… фактической подруге сходить в загс! Все уже, между прочим, ходили в загс — оформили отношения: и Тушкины и Гурские. У нас на работе Аделаида Евгеньевна, совсем старушка, — и та ходила регистрироваться со своим старичком! Потому что она не хочет, чтобы внуки считали ее… незаконной бабушкой!

Николай Иванович встал из-за стола, подошел к жене. Анечкины щеки горели румянцем сильного смущения.

— И вот это тебя волновало? — мягко спросил инженер. — Такая ерунда? Неужели нельзя было просто мне об этом напомнить?

— Я все-таки женщина, Николай Иванович! — гордо сказала Анечка. — Мне неудобно вам… напоминать… А вдруг ты… вообще не захочешь со мной регистрироваться?

Инженер нечутко расхохотался.

— Да пойдем хоть сейчас в загс!

Анечка просияла, поцеловала мужа в щеку и сказала воркующим голосом:

— Сейчас, Колечка, загс закрыт. Пойдем завтра утром. Хорошо?

— Завтра утром я не могу. У меня срочная работа.

— Ну послезавтра!

— И послезавтра не могу… Вот, может быть, на той неделе…

— Ну, я так и знала! — возмутилась Анечка. — С тобой еще двенадцать лет придется ждать! Тогда уж прямо на катафалке поедем в загс… оформлять отношения. Завтра утром идем — и слышать больше ничего не хочу! Я у себя на работе предупредила, что опоздаю.

— Честное слово, я не могу завтра.

— И слушать не хочу! Имей в виду, Колька: если завтра не пойдем в загс, я с тобой все следующие двенадцать лет не буду разговаривать.

Николай Иванович поднял руки кверху и сказал:

— Сдаюсь! Завтра утром пойдем жениться!

…Утром была чудесная погода: много солнца и легкий свежий ветерок в лицо. Анечка надела новый голубой костюм и была такая хорошенькая, что прохожие оглядывались и улыбались ей вслед. А Николай Иванович шел рядом с женой, небритый, с пузатым портфелем подмышкой, и ворчал:

— Ей-богу, Анька, я сегодня не могу жениться. Меня же ждут! Дойдем до трамвая, и я поеду, ей-богу!

Но Анечка крепко держала его за рукав пиджака и говорила:

— Никуда ты не пойдешь. И лучше молчи!

А сама думала с горечью: «Даже побриться не догадался ради такого дня!»

В приемной загса сидела небольшая очередь жаждущих скрепить свой любовный союз узами закона, и Николай Иванович снова заговорил, заявив, что он не намерен проваливать доклад замминистру из-за такой ерунды, как брачная регистрация двенадцатилетней давности. Но Анечка была неумолима. Они спорили горячим шепотом, а Анечка, рассердившись, даже ущипнула руку Николаю Ивановичу так, что он вскрикнул. Все в очереди стали смеяться, а один молоденький лейтенант сделал строгое лицо и сказал:

— Граждане, если вы решили разводиться — вам надо в суд идти!

…Наконец, процедура регистрации была совершена. Супруги вышли! из загса и вместе пошли к трамвайной остановке. Взволнованная, взбудораженная Анечка теперь испытывала чувство глубокого удовлетворения и умиления. Она шла, тесно прижавшись к Николаю Ивановичу, и уже не замечала, что он небрит, а виски у него совсем седые и костюм сидит мешком. Ей казалось, что рядом с ней идет тот, прежний Коля Новожилов, красивый студент, ловкий теннисист и танцор, с которым она целовалась, возвращаясь темными уютными арбатскими переулками домой с веселых вечеринок.

Они поравнялись с будкой, в которой сидела толстая сонная девица, похожая на деревянную белугу с витрины рыбного магазина. Девица торговала искусственными цветами — этими ужасными бумажными розами и сатиновыми ландышами, при одном взгляде на которые становилось грустно и холодно на душе.