Единство и одиночество: Курс политической философии Нового времени

С точки зрения онтологии, как мы видели, Макиавелли рассматривает мир как текучий и хаотичный. Структуру ему может дать только человек Мы имеем дело с лейтмотивом нововременной философии, которую Ницше (мыслитель, очень родственный Макиавелли) назовет «перевернутым платонизмом». Реально только становление, а бытие возникает из деятельности, а значит, творится из ничего.

В главе 6 Макиавелли пишет: «обдумывая жизнь и подвиги этих людей [Моисея, Кира, Тезея], мы убеждаемся в том, что судьба послала им только случай, то есть снабдила материалом, которому можно было бы придать любую форму»[16]. Макиавелли пользуется здесь классическим аристотелевским языком, языком метафизики. Случай — материал; мощь, доблесть — форма, действительность, «энергия». Но идея и форма не существуют вне человеческого усилия. У Макиавелли, как и у многих его современников, государство понимается как произведение искусства, формируемое из бесформенной глины правителем — художником. Позднее  Гоббс, тоже понимающий государство как форму, истолкует ее не эстетически, как Макиавелли, а технически и механически, как машину. В его работе, через синтез легистской политической науки с политическим искусством, произойдет переход от этого политического искусства (техне) к политической технике.

Теперь антропология. Что думает Макиавелли о человеке? Сущность человека в его глазах крайне проста. Все предельно упрощено. Сущность человека сводится к его существованию, экзистенции, а точнее, к самосохранению и саморасширению. Даже государство, с его пространством и временем, выступает в качестве придатка к человеку. Человек — экзистенциальный атом, единица. Исходя из этой атомарности, он противостоит миру и формирует его. Страсть к завоеваниям (acquisitio) присуща человеку по природе, говорит Макиавелли[17]. Гоббс и Ницше назовут эту «страсть» волей к власти. Но из естественности этой страсти не следует делать вывод о фактическом величии человека. Власть — это сверхзадача, и большинство людей не находятся на ее уровне. Макиавелли думает о человеке плохо, в своих собственных категориях: «Люди, однако же, обыкновенно предпочитают средний путь»[18]. Большой ошибкой было бы думать, что Макиавелли считает всех людей подобными своему государю, и поэтому он «реалист». Это ерунда. На самом деле Макиавелли здесь подобен Лютеру (и Савонароле) — он ненавидит нерешительность, безволие людей и призывает их к сверхусилию, овладению собственной судьбой. Это — максимализм и даже утопизм, идеализм (в жизни редко кто может совершенно холодно просчитывать все ходы, всегда есть эмоции, привычки — насилие увлекает либо отталкивает, его трудно сознательно «экономить»),

Макиавелли высказывается и по эпистемологическим вопросам. В «Государе» он пишет: «Имея намерение написать нечто полезное для людей понимающих, я предпочел следовать правде не воображаемой, а действительной — в отличие от тех многих, кто изобразил республики или государства, каких в действительности никто не знавал и не видывал»[19]. Здесь Макиавелли выступает против Платона и других авторов, которые объясняли политику на основе идеальных моделей. «Действительность» (буквально — «эффективность»), о которой говорит Макиавелли, означает не только опору на фактический опыт политики, но и практику как критерий познания. Действительная правда — это та, которая рождается из действия и помогает в деятельности.

Действительный мир познавать трудно. Ведь миром правит фортуна, и в нем все без конца меняется. Это мир становления. Отсюда чувство неуверенности, скептицизм (еще одна константа мысли Нового времени) — симптом исторического слома, катастрофы, разрушения привычного уклада. Мир из закрытого стал открытым. Буржуазная, торговая экономика делает рискованной повседневную жизнь. Выход в открытое море также означает постоянный риск.

Отдельный эпистемологический вопрос пересекается с этикой. Является ли «доблесть» славой, репутацией или внутренним качеством человека? Здесь Макиавелли высказывается достаточно твердо: государь должен постоянно производить впечатление добродетельного, но это в старом смысле добродетели как добра. «Внутренне» же он должен «сохранять готовность проявить и противоположные качества». То, что кажется добродетелью, но грозит гибелью, добродетелью не является[20]. Поэтому есть нечто такое, как настоящая, внутренняя добродетель — доблесть.

Этика — это основное в трактате. Вся 3‑я часть книги посвящена учению о добродетелях и практическим предписаниям разного рода. Макиавелли не случайно пародирует «Зерцала государя». Его этика не только и не столько «инструментальна» (это не целе — рациональная этика «ответственности», которую Вебер приписывал политикам), а этика добродетели или доблести (в духе, например, римских стоиков). Все средства хороши — но для чего? — чтобы остаться себе хозяином, остаться доблестным. Добродетель выводится из простого факта конечного бытия.