Единый поток жизни

Ибо все это: и подвиг духовной борьбы со своим ветхим человеком, и радостное и смиренное служение ближнему в себя забывающей любви - вырастает, повторяю, из охваченности Франциска любовию к Господу Иисусу. "Когда ты видишь бедного, ты должен в нем видеть Того, во имя Которого он приходит к тебе, именно Христа, Который взял на Себя нашу нищету и наши немощи. Ибо немощи и нищета этого человека суть для нас зеркало, в котором мы благоговейно должны видеть и созерцать немощи и нищету Господа Иисуса Христа, Который нас ради претерпел их в плоти Своей".[26] Франциск покорен этой любовью к нищему и страждущему ради нас Господу Иисусу, он не может оторвать своего взора от этой высоты, проявившейся в бесконечном, добровольно взятом на Себя уничижении и смирении Сына Божия. "О sublimitas humilis! О humilitas sublimis!" (О смиренная высота, о возвышенное смирение!) восклицает он, говоря о Таинстве Евхаристии. Это те два полюса — Божественный и подлинно-человеческий — которые, в истинно-иоанновском созерцании, постоянно предносятся и взору Православной Восточной Церкви в ее молитвенной и литургической жизни. Впрочем, бедный или вообще страждущий ближний для Франциска не только - отображение образа Господа Иисуса - страждущий Господь действительно мистически присутствует в страждущем брате нашем. Франциск до глубины ощутил правду этих слов: "Потому что вы сделали это одному из братьев Моих меньших, то и Мне сделали Мф, гл. 25).

Любовь Христова - основная стихия жизни Франциска. Охваченный ее порывом и созерцанием нищеты Его, он не в состоянии принять участие в пышной трапезе кардинала, а садится на каменные плиты пола и плачет, и только так — сидя на полу — согласен вкусить немного пищи в день великого, добровольного уничижения Господа. Это не надуманность, не искусственное взвинчивание себя: в проповеди Франциска пробудилась опять со всею силою апостольская проповедь о пришествии в мир Единородного Сына Божия, "Сына Любви Его" (τού Υίού τής άγάπης αύτού - Кол 1. 13) и отдании Им Себя ради нас. Недаром первый биограф Франциска, Фома из Челано,[27] весь еще обвеянный живыми воспоминаниями о Франциске, которыми была насыщена среда его ближайших учеников и сотрудников, так характеризует значение Франциска как проповедника Благой Вести: "Этот человек был послан от Бога, чтобы по примеру апостолов свидетельствовать об Истине во всем мире"; "он горел тем огнем, который Иисус низвел на землю", поэтому "дух обновления был излит в сердца" тех, кто разделяли его подвиг.[28] В той же главе следующими краткими словами характеризуется вся его деятельность: "охваченный преизбытком горящей любви, он вступил на путь совершенства". Автор этой биографии, или, вернее, этого жития, прав: вся загадка Франциска — в Божественной Любви, захватившей его и породившей его ответное отдание себя, и зажегшей его любовью— не только к Господу и Владыке, но и ко всему миру, ко всем людям, ко всей твари, даже неодушевленной, к тому миру, от богатства и блеска и прельщения которого он отказался, чтобы опять приобрести его во Христе; т. е. во имя Того, Кому он безраздельно посвятил свою жизнь. И в Нем он приобрел все, не думая об этом "всем", а только об Евангелии. Но этот Единый просветляет, освещает все. Отсюда — из подвига отречения от своей самоустремленности, — радость, уже теперь просветляющая и преображающая в лучах присутствия Божия, в лучах подвига Христова, и любовь к ближнему, особенно страждущему, к ищущему помощи ближнему, и ко всей природе — к животному, даже растительному миру, даже к миру неорганическому, неодушевленному — камням, ветру, огню, солнцу. Ибо "они приносят весть о Тебе, о Высочайший!"[29]

Вся тварь для Франциска жива и близка его сердцу: он проповедует не только птицам, но и цветам. Скалы и леса, нивы и виноградники, сады и источники призывает он к восхвалению Господа. Он заботится о пчелах и ласточках, он разговаривает с "сестрой цикадой" и "братом фазаном", мало того - "даже по камням ступает он с благоговейным трепетом из любви к Тому, Кто называется Камнем Краеугольным" (super petra etiam dum ambularet, cum magno timore et reverentia ambulabat)[30], а червяка бережно снимает с дороги, чтобы не раздавила его нога пешехода: "circa vermiculos etiam nimio flagabat amore" — даже о червях он пылал чрезмерной любовью, - говорит его древний биограф.[31]