Эдит Пиаф

Вот уж я посмеялась, когда Эдит, снимаясь в фильме Саша Гитри "Если мне расскажут о Версале...", пела "Карманьолу"! Куда ее шарахнуло от Марии-Антуанетты!

Зато она дала мне достойный ответ: "Если бы она поступала, как я, и тоже бы ее пела, она сохранила бы свой котелок!"

Все эти глупости занимали время, но одиночество тяготило Эдит. Каждый раз, когда у нее не было любимого мужчины, ей было плохо.

Несмотря на столик, в течение нескольких недель мы буквально сходили с ума. На Эдит вечерами накатывала темная волна ярости, ей не сиделось дома. Мы отправлялись шляться на пляс Пигаль. Она любила возвращаться на старые места. Эдит каталась круга два на карусели, покупала два пряника с именами "Эдит" и "Симона". Заканчивался обход у Лулу на Монмартре, теперь - в качестве посетительниц. Там мы всегда находили себе мужиков для постели. Мы их привозили домой. Наутро не помнили даже имен. За месяц через нашу спальню их прошло десять, а может, двенадцать... Может, больше...

Когда нас не сопровождал никто из мужчин, мы ходили в "Лидо"* вдвоем. Заказывали шампанское и приглашали за свой столик танцовщиц. Им было лестно общество Эдит Пиаф.

______________

* "Лидо" - одно из самых роскошных кабаре в Париже.

Она им говорила: "Поехали ко мне, приготовим жареную картошку".

Они смеялись, думали, Эдит шутит. Но она говорила всерьез. Они ехали с нами, были очень милы и готовили фриты. Их надо было обильно запивать, естественно, вином. Эдит давала танцовщицам деньги, чтобы компенсировать потерянный вечер. Все смеялись, и мы шли спать.

На следующий день Эдит мне говорила: "Момона, я опять дурила. Но не могу я одна возвращаться в этот сарай".

Мы были в таком плачевном состоянии, что однажды она захотела снова петь на улице. "Давай, Момона, оденемся похуже и "сделаем" хоть одну улицу, у меня плохо на душе".

Она бросалась в улицу, как другие - в материнские объятия. Удивительно то, что ее никто никогда не узнавал. Люди не могли себе представить, что это могла быть Эдит Пиаф. Мы слышали замечания вроде: "Смотри-ка, подражает Пиаф!" - "Все-таки сразу видно, что это не она!" - "Какая разница!"

Мы смеялись. Но ни разу нам не встретился Луи Лепле, чтобы предложить ангажемент. А ведь то, что делала эта уличная певица, было прекрасно!

Ей все настолько осточертело, что мы на неделю переехали в "Кларидж". Досталось им за те деньги, которые мы им заплатили! В эту неделю Эдит пила, как никогда. Даже столик, который мы с собой перетащили, бессилен был ее остановить. Она давала страшные клятвы - типичные клятвы пьяницы. И всегда находила веские поводы для выпивки. Однажды, увидев, как она бросает взгляды на бутылку, я ей сказала:

- Ты же дала клятву!

- Правда! Но я вспомнила! Я клялась не пить в комнате, а не в ванной!

И она отправилась туда набираться. В другой раз клятва давалась не пить в "Кларидже", а Елисейских полей она не касалась... Когда все варианты были исчерпаны, она восклицала: "Но, в самом деле, Момона, я не имела в виду, например... Бельгию!" И мы садились в поезд, чтобы она напилась в Брюсселе.

Примерно так однажды утром, часов в шесть-семь, мы возвращались к себе на четвереньках. Какой-то уборщик мыл холл или коридор - точно место я, естественно, не помню. Эдит подала мне знак: "Сюда!" И обе мы влезли ногами в ведро с водой. Не понимаю, как мы могли в нем уместиться. Это освежило нам лапы. Эдит вылезла из ведра первая. Я за ней. Она говорила: "I am a dog"...* Я повторяла: "I am a dog..." И поскольку мы были собаками, мы весело задирали лапки у колонн. Как нам удалось держаться вертикально, мне непонятно до сих пор... Перед лифтером, ночным дежурным, швейцаром, горничными... всей компанией.

______________

* "I am a dog" - "Я собака..." (англ.)

В конце концов мы приземлились в своем номере. И моя чертова "тетя Зизи" не нашла ничего лучшего, как устроить истерику: ей, видите ли, нужно, чтобы вокруг были люди. Не важно кто, но - люди!

Она сорвала с постелей простыни, начала рвать их на куски. В первый раз я так испугалась, что почти протрезвела, во всяком случае, достаточно для того, чтобы сообразить: "Она покончит с собой! Она сошла с ума!"

Я стала нажимать на все кнопки, стала орать в телефоны: "Мадам Пиаф умирает!" Нагнала на них страху: такой респектабельный отель... чтобы у них такое случилось... Прибежали все в мгновение ока. И вокруг нее оказались люди!

Вызвали врача. К его приходу она уже лежала в постели, бледная как смерть. Доктор выписал кучу рецептов. Посыльный галопом полетел в аптеку. Но стоило лекарю отвернуться, как она заказала шампанского, чтобы угостить всю прислугу!

Ей этот фокус настолько понравился, что она его повторяла несколько раз.

В "Кларидже" Эдит оставила по себе память... не совсем хорошую. Но я ее понимала.

Никогда сердце Эдит так не нуждалось в любви. Но кто в нем мог занять место Марселя?

"25 мая 1963 года

Моя Эдит,

Едва выбравшись из когтей смерти, сам

не понимаю, как это удалось (это наш

секрет), спешу тебя обнять, потому что

ты одна из тех семи или восьми человек,

о которых я с нежностью думаю каждый

день."

Жан Кокто

часть вторая