Эдит Пиаф

Бабушка и Эдит, разумеется, тоже собирались. Девочку одели во все новое, девицы же выглядели как дамы-благотворительницы: шляпы, перчатки и никакой косметики.

Утром в гостиной "мадам", по привычке хлопая в ладоши, произвела смотр. Обувь подкачала - слишком много лакированных туфель на высоком каблуке. Девушки так редко выходили на улицу, что у них не было другой обуви, кроме той, В которой они работали.

Когда они проходили по Бернейю, вслед им на окошках колыхались занавески. Но хозяйки напрасно беспокоились за своих "петушков" - "курочки" отправились на богомолье.

В Лизье в этот день можно было видеть совершенно удивительную процессию: девицы шествовали одна за другой, опустив глаза, как монахини на молебен. Они вошли в собор вместе с малышкой и провели там почти весь день, ставили свечи, перебирали четки, заодно что-то просили и для себя. Вздыхали, смахивали слезы. Они купались в атмосфере чистоты. Выйдя из собора, почувствовали себя очищенными, вот только ноги очень болели: из-за каблуков.

Вечером усталые, измученные "дамы" возвратились домой и закатили пир без мужчин, но с шампанским. Спать легли с прекрасным ощущением исполненного долга. И стали терпеливо ждать чуда, которое назначили на 25 августа, день святого Людовика, день рождения отца Эдит.

Бабушка молила:

- Святая Тереза, сделай так, чтобы малышка прозрела в день святого Людовика.

Чудо состояло в том, что оно действительно свершилось в этот день.

"Дамы" встали поздно, бродили в пеньюарах по кухне, запах тел смешивался с горячими запахами соусов, они зевали и следили за Эдит припухшими со сна глазами. Заглядывая ей в лицо, спрашивали:

- Ты знаешь, сегодня солнце?

А девочка протягивала руку.

- Да, я чувствую, тепло.

К семи часам вечера весь дом впал в уныние. Чудо запаздывало. Больше в него уже не верилось.

"Ей пора ложиться спать. Может, завтра..." - сказала бабушка.

Пошли за Эдит. Она сидела в гостиной, положив руки на клавиши пианино. Одним пальцем наигрывала песенку "При свете луны". Это ей нравилось и никого не удивляло.

- Пойдем спать.

- Нет! То, что я вижу, так красиво!

У всех замерло дыхание; они ждали чуда, надеялись, но когда оно свершилось, не смели поверить.

Бабушку била дрожь:

- Что красиво, мое сокровище?

- Вот это.

- Ты видишь?

Она видела. И первое, что увидела,- клавиши пианино.

Все упали на колени, осенили себя крестным знамением и закрыли "заведение". Тем хуже для клиентов! Нельзя все сразу - и доходы, и чудеса!

Эдит было семь лет.

Приехал папа Гассион. Он был счастлив. Эдит такая, как все, она видит! У него нормальный ребенок.

Около года Эдит ходила в школу. Ей столько нужно было узнать. Но "приличные" люди были шокированы.

Когда отец приехал в Верней, кюре прочел ему мораль.

- Нужно увезти ребенка. Вы должны понять, ее присутствие - скандал! Пока девочка не видела, ее еще можно было держать в "доме" такого рода, но теперь! Какой пример для маленькой невинной души! Этого нельзя допустить.

И вот "маленькая невинная душа" выброшена на улицу. Теперь ей предстоит жить с отцом. Эти годы не были для нее счастливыми. Эдит часто мне рассказывала о них с горечью. Отцу же все казалось забавным, и он охотно вспоминал об этом времени.

С восьми до четырнадцати лет он таскал за собой Эдит по кабачкам и бистро, по улицам и площадям, городам и деревням.

Позднее, возвращаясь к этому периоду своей жизни, Эдит рассказывала:

"Я столько исходила с папой дорог, что у меня ноги должны

были бы стереться до самых колен.

Моя работа состояла в сборе денег. "Улыбайся,- учил отец,

тогда больше дадут".

Чего только он ни придумывал, чтобы заработать на выпивку.

Мы заходили в кафе. Он высматривал женщину, которая выглядела не

слишком злой, и говорил мне:

- Если ты что-нибудь споешь этой даме, у тебя будут деньги

на конфеты.

Я пела, он меня подталкивал к женщине. Тогда и другие

что-нибудь давали. Потом, правда очень ласково, он все отбирал:

- Дай-ка мне, я спрячу.

Так и жили.

Отец мне никогда этого не говорил, но я знала, что он любит

меня. Я ему тоже ничего не говорила.

Однажды вечером я пела в кафе в каком-то шахтерском поселке,

в Брюэ-ле-Мин, кажется. За одним столиком сидела супружеская

чета, они слушали меня, но их лица выражали явное неодобрение.

Женщина обронила:

- Она сорвет себе голос.

Нужно сказать, что уже в то время я пела во всю силу легких.

- Где твоя мама?- спросила женщина.

- У нее нет матери,- ответил отец.

Тут они стали очень ласковы и начали давать всякие советы, а

через час, угостив отца вином, а меня лимонадом, объявили отцу,

что готовы взять на себя все заботы обо мне: отправят в пансион,

будут учить петь, меня удочерят, а отцу дадут много денег. Отец

так разозлился, что, казалось, разнесет все вокруг.

- С ума сошли? Моя девочка не продается. Матери у нее,

может, и нет, зато тетенек - хватает.

Действительно, недостатка в них не было. Отец все время их

менял.

Наглости ему было не занимать. Он придумал трюк, который

всегда удавался. Закончив выступление, он поднимал платок,

лежавший на "ковре", вытирал руки и объявлял:

- Теперь малышка соберет деньги, а затем, чтобы вас