Едкое солнце

– С Пьетро сейчас священник и его жена. Они побудут с ним до утра, а пока нам нужно приготовить еду. Синьора Джаннотти просила меня об этом.

– Она говорила вам?..

Кивок.

– Когда?

– Каждый раз на воскресной службе на протяжении трёх последних месяцев.

Я поостыла и нашла в себе ума никуда не рваться, в частности – в бой со смертью.

Этот день казался нескончаемым, самым долгим на моей памяти, он выгорал, становился чёрно-белым, немым, как старое кино. Мы готовили еду на поминки из продуктов, что передала синьора Джаннотти со своего огорода. Значит, она уже со всем порешила ещё в воскресенье, после того как увидела меня! Значит, я всё-таки хорошая, богом поцелованная…

Потеряв ориентиры во времени, я кружила вокруг дома и всего, как заблудшее насекомое, беспокоя нервным рокотом обломленных крыльев виноградники, оливы с их седыми на солнце листьями, тревожа взглядами холмы вдалеке, одетые в тёмный кафтан зелени. Я взялась шить салфетку, крёстная поддержала меня, организовав нам рабочую зону за обеденным столом.

Поздно вечером я поуспокоилась. В мои мысли явился светлый лик синьоры Розабеллы. Она выполнила свою задачу – нашла того, вернее – ту, кто будет теперь беречь её лопоухого медвежонка Пьетро. Она покинула этот мир с лёгкой душой. Только эта мысль, благословившая меня нежной рукой синьоры Джаннотти, позволила в грядущую ночь ненадолго уснуть.

И вот над нами уже встало солнце, могущественное, надменное, встало взглянуть, что там у нас стряслось опять. Душисто пахли цветы, принесённые в церковь. Синьора Розабелла выглядела маленькой фигуркой, помещённой в узкую шестиугольную домовину, точно в египетский саркофаг, её лицо разгладилось и застыло в покое, словно сейчас ей было очень хорошо. Моя салфетка, сшитая за один день, лежала под её пальцами. Мы с Пьетро держались за руки. На нём были его воскресные рубашка и брюки. Я собиралась погладить их – мы с крёстной явились ни свет ни заря, но Пьетро к тому времени подготовил себе одежду сам.

Месса проходила под гладкие умиротворяющие звуки органа, пел хор. Облачённый в сутану и стихарь священник читал молитву. В воздухе витало добро, много добра, и чудо какими ароматами наполняли церковную залу цветы. Были с нами «Аделаида» и «Лоретта», «Италия» и, конечно, «Бенедетта», завёрнутые в кружева, увешанные каменьями, брошками, перстнями… Синьоры вели себя пристойно и тихо.

Кладбище стлалось на равнине за церковью. Над землёй мрел воздух, стояло пекло. Могила Розабеллы оказалась в красивом тенистом уголке, под сенью небольшого, зато густого ветвистого орешника. Кладбище выглядело удивительно скромным, будто смерть плохо помнила сюда дорогу, а может, уводила умирать в другие края. Видать, проворный какой-то чёрт в этот раз надоумил её сюда вернуться. «Спите спокойно, дорогая синьора, я вас не подведу», – обещали мои губы.

И вот мы снова на кухоньке синьоры Джаннотти, облепленной по периметру синьорами в чёрном. Стояло монотонное цоканье их вееров о бижутерию, и точно эхом вторила трескотня насекомых за окном. В воздухе плавала духота, на столе ютились наши с Валентиной яства. «Лоретта» декламировала о знаменитой хозяйственности и практичности новопреставленной, «Аделаида» заметила, что важно даже совсем не это, а как раз то, что Розабелла с лёгкостью закрывала глаза на ежедневные трудности и продолжала улыбаться. Но, конечно, сочла необходимым уточнить «Италия», всё это пустяки, главное ведь, что Розабелла чтила закон божий, уж она-то наверняка окажется в раю, поскольку не пропустила ни одной воскресной мессы за последние годы, даже когда город был осаждён во время войны. И только «Бенедетта» сказала, что, вообще-то, главным добром, сотворённым и оставленным после себя Розабеллой, являлся Пьетро.

Мой раненый воробушек забился в своём крохотном укрытии в угол тахты, оставив за стенкой сочувственные взгляды. Временами я к нему наведывалась. Он тихо грустил, реагируя, как щенок, потерявший хозяина, – всё глядел своими большими глазами, опустошёнными и влажными, изредка поскуливая… Мы с Валентиной по-хозяйски вели этот печальный приём. Спустя час или около того, когда поиссякли темы для разговоров и поубавилось пищи на столе, синьоры вспомнили важные дела и удалились восвояси. Священнику и его милой жене мы сообщили, что Пьетро пока поживёт у нас. Я оставила Валентину заканчивать с уборкой, чтобы собрать скромные вещи Пьетро в сумку.

Солнце повисло прямо над нами, сожрав тени вокруг. Воздух плавился, казался мутным, день разгорелся жаркий. Крёстная вела машину. Пьетро и я сидели сзади, он положил голову мне на колени, я гладила ему волосы и в какой-то момент почувствовала, как моё платье становилось мокрым от его слёз.