Эдмонд Гамильтон.Сборник ранних произведений

И хотя, таким образом, Хэррон не располагал прямыми знаниями о скандальных эксперименте и теории, он тем не менее горячо заступался за своего начальника в той шумихе, что последовала за публикацией теории. А после таинственного исчезновения Грэма он, очевидно, оставался одним из немногих, кто ещё сохранял хоть какую-то веру в пропавшего учёного.

Более того, Хэррон, похоже, предпринял определённые попытки выяснить местонахождение Грэма (через частные детективные агентства и тому подобное) и прекратил их лишь после того, как все усилия оказались тщетными. Казалось, ничего уже нельзя сделать — только ждать известий от самого Грэма. Дни складывались в недели, недели — в месяцы, а известия всё не приходили. В итоге Хэррон пришёл к выводу, что с его бывшим начальником стряслось какое-то несчастье: по-другому объяснить себе затянувшееся молчание Грэма он не мог.

Итак, в течение долгих летних дней Хэррон с растущими в душе опасениями и крепнущей убеждённостью продолжал исполнять свои обязанности в университете. По его словам, то лето выдалось в Нью-Йорке невиданно жарким — лето знойных дней и ярких ночей. Прошёл июнь, за ним — июль, наступил август. И вот уже длинные дни сменяют друг друга, приближая сентябрь. А точнее первый день сентября.

Первый день сентября…

Хэррон представил нам подробный отчёт о всех своих передвижениях в то роковое первое сентября. По словам Хэррона, он всё утро проработал в университетских лабораториях, но поскольку остаток дня у него был совершенно свободен, он посвятил вечер долгой одинокой прогулке по Статен-Айленду. День стремительно угасал, когда Хэррон поднялся на паром, чтобы возвратиться в город, и к тому времени, как он причалил к Бэттери, уже начался закат — закат, который, словно оседающая золотистая дымка, повис над высокими башнями Манхэттена. Шагая через небольшой парк, разбитый к северу от Бэттери, он был так пленён красотой угасающего дня, что решил не на долго задержаться, чтобы полюбоваться им, и присел на удобную скамейку.

Из его рассказа следует, что в парке в то время было на удивление мало народу. Кроме парочки бездельников, развалившихся на соседних скамейках, в поле зрения находилось лишь несколько случайных прохожих. Впрочем, в водах залива к западу от парка имела место более оживлённая деятельность: дюжина маленьких лодочек сновали туда-сюда по своим неясным делам, а гудящие буксиры сопровождали к причалу большой ржавый сухогруз. Высоко в небе выписывал пируэты одинокий аэроплан.

Несколько секунд спустя Хэррон переключил внимание на город, раскинувшийся на севере. Прямо за маленьким парком маячили громады его первых зданий, а позади них простирались, миля за милей, башни и ступенчатые пирамиды — могучий горный хребет, сотворённый человеком из стали, камня и стекла. С того места, где сидел Хэррон, можно было окинуть взглядом весь Бродвей, который, наискось рассекая город, стрелой пронизывал тесное нагромождение небоскрёбов. Шпили самых высоких зданий ещё купались в лучах заходящего солнца, в то время как сам Бродвей уже погрузился в тень. Солнце вот-вот нырнёт за горизонт, и постепенно городом завладеют сгущавшиеся сумерки. Хэррон со вздохом поднялся и собрался уходить.

Замешкавшись, чтобы взглянуть на часы, он сделал шаг вперёд. И в следующий миг разразился кошмар.

Сперва послышался звук. Впоследствии по поводу этого звука велось немало жарких споров. Кто-то описывает его, как одинокую звенящую ноту, другие — как длившийся несколько мгновений гул. Многие утверждают, что звук скорее походил на короткий пронзительный свист, нежели на нечто иное. Но для Хэррона он прозвучал в точности как одинокий удар металла о металл — негромкий, но обладавший необычайной интенсивностью.

«Он сильно походил на звук удара молотком по гвоздю, — пишет Хэррон — Короткая отрывистая нота. Что-то вроде громкого металлического щелчка».

На мгновение Хэррон замер, прислушиваясь. А потом…

Из воздуха вокруг него вырвался ужасающий, громоподобный рёв. Грандиозный, сокрушительный взрыв, подобный удару от столкновения планет. И в тот же миг, прямо на глазах у смотревшего на север Хэррона, стремительно развернулось множество событий. Он мельком заметил, как многочисленные башни огромного города сотрясает чудовищная дрожь; они колебались и ходили ходуном, словно в сцене какого-нибудь дёрганого кинофильма. А затем вдруг рухнули — рассыпались, низвергались на землю колоссальной лавиной кирпича, камней и стекла. На одно мгновение грохот падающих зданий сделался похож на гром самой судьбы. Потом сделался тише и умолк. Там, где только что возвышался могучий город, теперь не осталось ничего, кроме груд битого кирпича и камней. Бескрайняя, заполненная руинами пустошь простиралась далеко на север. Над ней вздымались огромные облака пыли.