Едва слышный гул. Введение в философию звука

За поддающимся сообщению и интерпретации неизменно присутствует нечто неприкосновенное, и к этой сфере и должен быть обращен переводчик. При таком подходе оригинал и перевод обнаружат способность соединиться как два дополняющих друг друга фрагмента и прикоснуться к исходному, большему, превосходящему их таинственному (пра)языку. Именно поэтому проблема перевода всегда будет существовать даже в рамках одного языка: одни и те же знаки почему‐то требуют постоянной «перекодировки». Схожим образом в театральной теории Арто жизнь и искусство не столько выступают двойниками по отношению друг к другу, сколько указывают на существование трансцендентальной сферы, которая становится различима только в их взаимодействии.

Тексты Арто нуждаются в предъявлении, а не в переводе, потому что перед нами не сообщения, скользящие по коммуникативной поверхности языка, а реальные опыты срыва в докоммуникативное. Это слова, брошенные в языковую пустыню, ничего не иллюстрирующие, но указывающие на трещины в логике коммуникации. Арто интересует то, что предшествует столкновениям смыслов и предопределяет их возможность, – то, что Делёз и Гваттари назовут «гулом безумия под разумной речью»[38]. Здесь возникает конфликт между готовыми и неготовыми смыслами: оформленным и поддающимся систематизации сообщениям противостоит опасная пропасть, выступающая, однако, как условие появления любой информации. При этом Арто было хорошо известно, что провал в сумасшествие далеко не всегда связан с погружением в магму бессознательного и благостным освобождением от коммуникативных конвенций. Слишком часто все оказывается наоборот: страдающий психическими расстройствами сходит с ума «в знаке», и тогда речь стоит вести отнюдь не о выпадении из сферы коммуникации, но о некоем сбое, изменении способа употребления знаков (имеющем, как правило, собственную внутреннюю логику). Покинув Родез, Арто не перестанет отстаивать неотъемлемого права поэзии и философии на срыв, на галлюцинацию, на истерику, но хорошо позна́ет и вторую сторону помешательства, которую назовет околдованностью и порчей.

Этот опыт неоднократного разрушения и воскрешения субъекта без возможности сделать последний выбор в ту или иную пользу стал, быть может, наиболее радикальным экспериментом взлома коммуникации. В качестве примеров здесь могли бы выступить и шаманские заклинания, глоссолалии апостолов, футуризм или театр абсурда, но в конечном счете исследованием докоммуникативных пластов языка занята литература как таковая. Словесность никогда не охватывается границами лингвистики, потому что ее первичная сущность – не производство знаков, а поиск доконвенциональных языковых основ. Вопрос стиля – это поиск языкового поворота, который позволил бы взглянуть на привычные фразы другим взглядом, указать на территорию, на которой они утрачивают ясность. Литература постоянно напоминает, что это изъятие понимания – не случайный сбой, а нечто изначально присутствующее внутри коммуникации.

Может быть, и повседневное общение далеко не всегда имеет отношение к ясности: самые привычные клише, часто вытесняющие диалог, могут оказаться падением в докоммуникативные подвалы. Знакомые слова поворачиваются другой стороной и теряют ясность, а начало письма никогда не обнаруживается, представая лишь отражением какого-то другого основания, такого же двоящегося и ускользающего. Эта встреча семиотики и онтологии языка получила свое концептуальное оформление в философии постструктурализма.

Сегодня концепции постструктуралистов чаще всего воспринимаются как технологии интертекстуальности, в которых прочно утверждены принципы аналогий, знаковых игр и семиотических параллелей, а структуралистской организованности знаков противопоставлена неконтролируемая бесконечность их соприкосновений и мутаций.

Однако помимо указания на множащиеся и отсылающие друг к другу фрагменты разговор о знаковых взаимоотражениях у постструктуралистов тесно связан и с мотивами ускользания смысла и докоммуникативной пустоты, вновь и вновь возвращаясь к хайдеггеровским вопросам о языке до структуры и до коммуникации.

Смена одного значения другим способна приводить не только к стиранию привычного содержания, но и к потере всякого значения. Сами отсылки и цитаты тоже способны выпадать из коммуникации, лишаться статуса понятных знаков, срываясь в отсутствие начала и теряясь в рассеянной пустоте смыслопорождения.

И даже когда речь выстраивается строго логически и кажется защищенной от противоречий, она все равно не избегает близости к докоммуникативной сфере.