Эдвард Григ

Его предок знал эту девушку. Она была немая. А злодеи-родственники убили ее брата, забрали себе все наследство да еще донесли судьям, что убила она. Убийцы думали, что немая не сможет оправдать себя. Но правда сильна! Известно — чего нельзя сказать, то можно спеть. А чего и спеть нельзя, то можно выразить пляской. Девушка привела на суд скрипача — того самого, что украл у черта халлинг. Скрипач ударил по струнам, и она стала танцевать. Только в халлинге можно было выразить всю душу! И, когда судьи посмотрели, как танцует девушка, их сердца дрогнули, и они поняли, что она невиновна…

Да, много сказок родилось здесь, в Долине халлинга, — и смешных и грустных…

— Но если уж говорить о Чертовом Скрипаче, то вы должны знать и историю свадебного марша, который он сочинил.

Это говорит Наследник добрых троллей.

— А, ты еще здесь? — удивляются гости.

— Почему бы мне и не быть здесь? Я еще не рассказал вам мою самую любимую сказку…

— И ты был ее главным участником, не так ли?

— Если не был, так, может быть, буду, кто знает!

— Убирайся вон со своими россказнями!

Но все знают, что, так или иначе, история будет рассказана.

— Ах, этот свадебный марш! Как он был прекрасен! Новобрачные мечтали именно его услышать на своей свадьбе. Они заранее приходили к скрипачу и приглашали его на свадьбу. Он всматривался в парочку и спрашивал: «Оба ли вы просите меня об этом или только один из вас?» — «Оба, оба!» — отвечали жених и невеста. Ведь не все знали, что этот свадебный марш особенный, иначе они были бы поосторожнее…

Стало очень тихо.

— Да! Этот свадебный марш звучал великолепно, если новобрачные любили друг друга. Но, если не было любви или даже один из новобрачных дал слово, не спросив согласия сердца, свадебный марш начинал мстить. Скрипка ходуном ходила в руках скрипача, смычок как бешеный скакал по струнам, едва задевая их, а если задевал как следует, то слышались резкие, странные звуки, которые пугали гостей. И даже свечи гасли, и все гости до единого покидали пиршество…

— Да, — подтвердил Торольф, — я знал этот марш.

— И мне он знаком, — сказал Иенс, поглаживая усы. — А что, Торольф, сыграй его, если помнишь! Там есть одно очень красивое место! Я полагаю, мы можем начать этот марш без тревоги: всем известно, что наши новобрачные любят друг друга и не знают обмана!

Гости единодушно поддерживают Иенса, а старый Торольф берет скрипку. Он уже порядочно устал, но начальные звуки марша звучат у него громко и четко. Мелодия красива, певуча, кое-кто из гостей уже подхватывает ее.

На дворе совсем стемнело. Хозяин и его жена сами зажигают фонарики, которые висят между ветвями деревьев. Все вокруг приобретает несколько фантастический вид.

Эдвард оглядывается; он уже глубоко взволнован всем услышанным, и ему кажется — что-то еще должно произойти.

Новобрачную нельзя видеть: она окружена подружками. Обычай таков, что девушки должны ее прятать, а замужние — требовать к себе. Новобрачный подвергается той же церемонии: холостые приятели заслоняют его от женатых, а те со смехом стараются перетянуть его на свою сторону. Наконец смущенную пару соединяют и выдвигают вперед: она должна возглавлять шествие.

Начинается как раз то красивое место марша, о котором упомянул Иенс. Тут скрипач нередко «путал» своих танцоров, испытывал их: ударения слышались не там, где ожидало ухо, а внезапно, на слабой части такта, да еще эти ударения менялись местами, так что нельзя было разобрать, где счет на два, а где на три; но все вместе производило впечатление удали и отваги.

Но никто не поддавался на хитрости скрипача: пожалуй, и ему еще приходилось следить за некоторыми плясунами-затейниками и подгонять музыку под их движения. Но чаще всего во время свадебного марша, события столь важного и торжественного, между танцорами и скрипачом устанавливалось полное согласие.

Но Эдвард слышит: что-то неладное происходит в музыке: в ней появились резкие, фальшивые звуки. Прекрасная мелодия искажена. Лицо скрипача бледно, напряжено, на переносице углубились морщины, губы сжаты. Он уже не думает о том, чтобы усложнить мелодию, — он изо всех сил старается не фальшивить, но это ему не удается. Эдвард вопросительно глядит на Оле Булля и по его ответному взгляду убеждается, что его подозрения справедливы: музыка ужасна, играть дальше невозможно. На лбу у скрипача выступил пот.

И огонь в фонариках начинает мигать… Правда, поднялся небольшой ветер. Пламя колеблется, две свечи уже потухли. Что же это будет?

А гости еще спокойны и идут ровным шагом. Однако не все. Те, кто поближе к первой паре, начинают спотыкаться. Вот сейчас они остановятся, а за ними и другие! Эдвард боится взглянуть на новобрачных.

Тогда встает с места Оле Булль. Он допивает свою кружку, ставит ее на стол и громко говорит:

— Право же, это преступно заставлять пожилого человека играть весь вечер! Смотрите, он едва держится на ногах! Вы думаете, если он лучший скрипач во всей местности, так и можно мучить его до самого утра? Дай-ка мне скрипку, Торольф, я заменю тебя!